Крымское эхо. Информационно-аналитическая газета. «Мягкая сила»: определение, подходы и роль «Мягкая сила» в России

Примеры «мягкой силы»

На сегодняшний день США - наиболее яркий пример страны, использующей «мягкую силу». Безусловно, страна тратит большие деньги на продвижение «мягкой силы» по всему мируForeign Policy. (2016). The War on Soft Power . Available at: http://foreignpolicy.com/2011/04/12/the-war-on-soft-power/ .. Соединенные Штаты Америки вкладываются в развитие публичной дипломатии, в образовательные и обменные программы, развивают военные контакты, помогают странам, пострадавшим от стихийных бедствий, и странам, нуждающимся в помощи в развитии. Военную силу США можно классифицировать на «жесткую» и «мягкую» силу. Хорошее военное обеспечение государства, сильная армия становится источником престижности страны, и военное сотрудничество между странами и совместные учения обеспечивают прочные связи, тем самым утверждая «мягкую силу». США в полной мере использует военную силу как продвижение своего имиджа. Примером тому служит НАТО.

США для всего мира являются страной, где демократия - одна из основных ценностей для общества. Демократические выборы и многопартийная система, права и свободы человека, благотворительные кампании (например, помощь странам, пострадавшим от стихийных бедствий) - подобные политические институты и ценности делают имидж США положительным на мировой арене. Культурные ценности США также распространяются по всему земному шару. Американские фильмы, поп-музыка, джаз, американская литература известны и, главное, понятны всему миру. Благодаря распространению английского языка американская культура становится намного ближе для населения планеты. Еще одна важная деталь, которая помогла США распространить свое влияние на весь мир - это культура потребления и потребительские предпочтения. Такие компании как Coca-Cola, TeslaMotors, Levi"s, Microsoft, Apple и другие известны всему миру, и, более того, их продукция широко распространена практически во всех странах земного шара. Таким образом, США, благодаря своей продукции, культуре и политическим ценностям, являются одной из наиболее привлекательных для жизни стран мира, в этом и проявляется ее «мягкая сила».

Еще одним положительным примером применения «мягкой силы» является Западная Европа. В первую очередь, главным элементом здесь является феномен Европейского Союза, объединения европейский стран, способных решать проблемы сообща. Главенство демократии, прав человека, принцип равенства перед законом, социальные блага для населения, сосредоточенность культурных объектов - все это так или иначе привлекает людей по всему миру. Доказательством привлекательности Западной Европы служит огромный поток мигрантов из Ближнего Востока и Африки, выбравшие Западную Европу как место, где можно жить и строить жизнь.

Многие небольшие страны преуспевают в использовании «мягкой силы». К примеру, Норвегия. Не будучи страной ЕС, Норвегия существует на мировой арене как небольшой, но индивидуальный игрок, проявляющий активность в основном в гуманитарных вопросах и вопросах международного развития. Это во многом влияет на благоприятный имидж Норвегии.

Конечный результат от применения «мягкой силы» зависит от того, кто ее продвигает. Отрицательным примером использования «мягкой силы» является ИГИЛ, вербующий боевиков по всему миру благодаря религиозной составляющей. Именно религия является «мягкой силой» ИГИЛ, а также обещания идеального мира, который воцарится на Земле после победы над кафирами, или неверными. Более того, в «Исламское государство» едут выходцы из бедных регионов в надежде заработать. В этом случае обещание денег - «мягкая сила» ИГ. Не менее важная составляющая часть вербовки - это вербовка молодых девушек, которые едут к возлюбленным в ДАЕШ.

Сегодня «мягкая сила» - это также основополагающий элемент в политике Китая. Будучи важным мировым экономическим игроком, Китай продолжает завоевывать свой имидж благодаря быстрым темпам роста экономики, быстрым развитием страны, невмешательством в дела других государств. Более того, китайское правительство много внимания уделяет распространению китайской культуры за рубежом, способствуя созданию центров китайского языка и культуры в различных странах мира. Особенное внимание Китай уделил Олимпийским Играм 2008 года, во время проведения которых китайское правительство устроило ряд мероприятий в контексте «мягкой силы».

Таким образом, «мягкая сила» в своем применении имеет как положительные, так и отрицательные результаты. Результат зависит непосредственно от стороны, которая применяет «мягкую силу», и от поставленных целей. На примере ИГИЛ видно, что «мягкая сила» - это легко управляемый инструмент, способный также легко распространяться среди людей, так как «получатель» «мягкой силы» всегда считает, что решение принимает он сам, и его никто не направляет извне. В этом скрытом эффекте и состоит мощь «мягкой силы».

На первый взгляд, такое определение выглядит перегруженно, чуть ли не как набор слов. Но именно эта расплывчатость, неточность, трудноуловимость и сделали этот концепт широко применимым в теории и практике международных исследований, хотя и возможно несколько переоцененным. Позднее Най дал более точную формулировку: «Сила – это способность изменять поведение других для получения того, чего вы желаете. Основных способов для этого имеется три: принуждение (палка), плата (морковка) и притягательность (мягкая сила) ».

Ни место, ни время выдвижения этого концепта не были случайностью. Что касается места, то Гарвардский университет, по меньшей мере, с начала 1950-х гг. оставался центром теоретико-международных исследований, преимущественно политико-реалистского направления, по крайней мере, в тот период, когда там работал Най.

Это существенно позднее, в 1980–90-е гг. Гарвард уже при следующем поколении ученых стал столь же успешным центром «теории рационального выбора». Что касается времени, то это были годы окончания «холодной войны», и, соответственно, необходимости переосмыслить место США в мире в отсутствие «советской угрозы» и наличия новых императивов внешней политики.

Кроме того, становилось все более очевидным, что возможности применения военной силы существенно ограничены, а потребность в увеличении своего влияния оказывается не вполне реализованной. Не случайно даже на интуитивном уровне было понятно, что привлекательность и влиятельность некоторых государств (например, Швейцарии, Швеции, Франции и др.) существенно превосходит их ВВП и расходы на максимизацию силы, прежде всего, военной.

Многие отечественные аналитики начали широко употреблять этот термин как синоним уже порядком дискредитированного к этому времени понятия «пропаганда». Однако это неверно.

Начнем с того, что интерпретацию «мягкой силы» в немалой степени обеспечил не вполне точный перевод на русский язык: если поставить концепт в контекст, то следует принять во внимание, что уже в 1960-70-е гг. в западной науке широко использовалось противопоставление «точных» и «мягких (т.е. гуманитарных)» наук (hard/soft sciences).

Определение «мягкий» (soft) широко использовалось в самых разных сферах. Например, в праве – «жесткое» право предполагало законодательство, обязательное для исполнения; «мягкое» - право, отклонение от которого не приводит к санкциям. Последнее означает как бы моральный призыв, этические нормы, присущие данному обществу, которые предполагается защищать с помощью общественного мнения. Или в социологии, например, soft skills – мягкие манеры, предполагают эмоциональную интеллигентность личности.

Но тогда и определение «мягкой» силы по идее могло бы звучать по-русски как «гуманитарная сила», «гуманная сила», «привлекательная», даже «нормативная сила», а это, согласитесь, предполагает уже несколько иной смысл.

Еще одна терминологическая проблема связана с понятием «силы». Некоторые российские авторы предлагают говорить о «мягкой мощи», а не «силе» . Но с этим я не могу согласиться. Понятие «силы» устоялось в российском языке, прежде всего, в контексте политического реализма во всех его разновидностях – классического политического реализма, неореализма, постклассического реализма и т.д. И даже если перевод не вполне точен, он утвердился, вошел в международно-политическую лексику. А как учит нас бессмертный методологический принцип «бритвы Оккама» - «Не следует множить сущее без необходимости», ничего кроме ненужной путаницы такое переименование нам не даст. Тем более, что понятия «силы, мощи, могущества, власти» и т.д. входят в синонимический ряд понятия “power”.

Наконец, речь шла об инструменте «мягкого» принуждения, убеждения, даже манипулирования с целью добиться поставленных целей, то есть применения силы, но силы особого рода. Этот аспект при рассуждениях «о мощи», сотрудничестве, взаимном доверии и т.д. утрачивается: по существу происходит подмена понятий.

Най неоднократно возвращался к своей идее. И хотя концепт быстро приобрел популярность, причем практически во всем мире, его толковали очень широко, и Джозеф Най даже вынужден был в 2006 году написать письмо в журнал «Форин полиси» , подчеркнув, что в Китае и в России (в других странах отошли от первоначального замысла еще дальше) «мягкую силу» понимают неправильно, именно как аналог «пропаганды», между тем, концепт шире и существенно отличается от нее.

Он содержит перцепцию «Другого» в позитивном ключе, когда он воспринимается как привлекательный, нравящийся, даже обаятельный. «Лучшая пропаганда, - писал Най позднее, рассматривая значение «мягкой силы» в Век информации - это не пропаганда». И пояснил: «Доверие – самый дефицитный ресурс ».

Однако, добавим мы, доверие, обеспечиваемое с помощью специального инструмента внешней политики, то есть оно не предполагает взаимности, а требует создания доверия со стороны объекта, а не субъекта «мягкой силы».

Наконец, в 2004 г. появилась расширенная трактовка «мягкой силы» в книге «Мягкая сила. Средства успеха в мировой политике», в которой все тот же Най развернул свою концепцию и дал практические рекомендации по ее успешному использованию во внешней политике .

Строго говоря, это отнюдь не новый концепт. У Ная были предшественники и в теории международных отношений, и в близких областях знания. На десятилетие раньше примерно об этом же писали представители известной «Английской школы», в частности, Хедли Булл, поставивший вопрос о необходимости при защите национальных интересов минимизации физического насилия и максимальном акценте на альтернативных методах политического, правового и гуманитарного характера .

Важно, что Джозеф Най к моменту формулирования нового концепта был уже довольно известным теоретиком в области международных отношений. Он – автор популярной теории взаимозависимости, соавтор теории международно-политических режимов и других неолиберальных теорий. Одно время он был председателем Национального совета по разведке и заместителем министра обороны США в администрации Б.Клинтона.

Безусловно, идея «мягкой силы» была продолжением многолетних размышлений Ная о «взаимозависимости» современного мира, хотя и начинались они с экономической области. Интеллектуальные корни этой теории лежали в «классических» теориях свободной торговли и политического либерализма Адама Смита, Дэвида Рикардо и Джона Стюарта Милля. Кроме того, свой вклад внес также политический реализм, ориентировавшийся, однако, не столько на преимущества, сколько опасности и угрозы всякой зависимости от других, в том числе эмоциональной (труды Никколо Макиавелли – один из ранних примеров этой озабоченности).

В то же время Макиавелли отдавал должное тому, что в будущем будет названо «мягкой силой». Най даже начал свою книгу следующим образом: «Более четырех веков назад Никколо Макиавелли советовал итальянским князьям, что важнее, когда тебя боятся, нежели любят, но в сегодняшнем мире нужно и то, и другое» . И затем дал ей еще одно определение: «мягкая сила» - это способность оказывать влияние с целью достижения желаемых результатов скорее с помощью привлекательности, нежели принуждения или оплаты» .

Однако все началось с экономики и особенно с торговли. В ХХ веке проблема «взаимозависимости» была представлена в трудах многих теоретиков, но наиболее известной, по-видимому, является работа Нормана Анджелла «Великая иллюзия», изданная еще в 1910 г. По мнению Анджелла, национальное процветание не может быть достигнуто с помощью военной силы, а обеспечивается с помощью экономических связей. А, стало быть, прослеживается очевидная зависимость между торговой сферой и обеспечением мира («торгово-мирная связь»).

Взаимозависимость сегодня, в условиях глобализации, революции в транспорте и коммуникациях совершенно очевидна: происходящее в одном государстве с неизбежностью имеет последствия для политики и экономики других. Само понятие уже имело относительно широкое хождение в экономической теории при рассмотрении торговых потоков и колебаний валютных курсов. Однако включение этой темы в международные отношения произошло довольно поздно. Еще в 1960-е годы термин «взаимозависимости» употреблялся преимущественно в военном смысле, в связи с конфликтом Восток-Запад, при этом взаимозависимость считалась одним из краеугольных камней всеобщего мира.

Во многом это было следствием принятие на вооружение в обоих блоках ракет большой дальности, что привело к сокращению «расстояния» между ними. Отсюда – «военно-стратегическая взаимозависимость». Но решающе важную роль для признания концепта в ТМО сыграли кризисные явления в конце 1960-х – начала 1970-х гг. в развитых странах Запада (коллапс Бреттон-Вудской валютной системы и первое нефтяное эмбарго стран-членов ОПЕК вследствие поддержки США и другими странами «западного» блока Израиля в арабо-израильской войне). Многие исследователи начали разрабатывать проблему связи между экономикой и политической наукой.

Знаковым событием в развитии концепта стала публикация в 1977 г. книги Роберта Кохейна и Джозефа Ная «Сила и взаимозависимость: мировая политика в транзите» .

Основная мысль работы заключалась в следующем: произошел сдвиг в структурах международной системы; государства утратили значительную часть своей способности предпринимать эффективные действия и контролировать события вовне; взаимозависимость, поэтому, имеет решающе важное значения для достижения национально-государственных целей.

Отсюда – попытка определения инструментов использования сложившейся ситуации на двух уровнях: 1) на уровне внешней политики (как оптимизировать действия во внешней политике); 2) уровень мировой политики (потенциальная возможность воздействия на события через международное сотрудничество). Но следует принять во внимание, что «взаимозависимость» - не теория, а аналитическая концепция, на ее основе была развита идея о том, что в современных условиях правительства государств должны проводить «глобальную политику взаимозависимости» через развитие международного сотрудничества и политическую координацию.

Следует принять во внимание и еще один немаловажный процесс – «культурный поворот» в социальных науках. Как известно, понятие «поворот» в философии науки означает качественные изменения в системах производства и репрезентации знания, сдвиг в теории и практике познания. Это, кроме того, «момент» если не смены, то выдвижения новой, набирающей силу парадигмы, изменения направления в исследовательской работе, появления иного ракурса предмета исследования.

Подобно другим «поворотам» - лингвистическому, когнитивному, историческому и др., «культурный поворот» позволил существенно переосмыслить как методологические инструменты исследований, так и обогатить концептуальный и понятийный аппарат социальных наук.

«Культурный поворот» охватил практически все сферы гуманитарного и социального познания, не оставив в стороне (хотя и со значительным опозданием) и теорию международных отношений. Начиная с 1980-х гг. начали появляться исследования, так или иначе связанные с культурой: постмодернизм, критическая теория и конструктивизм – каждое из течений политической мысли на своем языке и с разной степенью успеха бросало «вызов» политическому реализму с его жесткой силовой схемой, или же, наоборот, стремилось попытаться «вписать» его в новую систему координат, ограничить основные посылы или даже просто перевести их на иной концептуальный язык.

Широкое разнообразие точек зрения, опора на разные интеллектуальные традиции, попытки выработать свою или использовать чужую методологию исследования, стали характерны для сегодняшнего состояния дисциплины, когда набор различных теорий и концепций, во многих отношениях противоречащих друг другу, объединяет в ряде случаев лишь неприятие позитивизма .

Санкцией допустимости и даже желательности культурного подхода явилось Президентское обращение тогдашнего президента АПСА (American Political Science Association) Аарона Вильдавского в 1987 г. . Профессор А. Вильдавски из Университета Калифорнии в Беркли, был известен, главным образом, своими работами по теории бюджета и управлению рисками.

Обращение Вильдавского к проблемам политической культуры и культурных аспектам принятия решений стало знаковым событием для американской академической среды. В последующие годы было проведено множество исследований, позволивших развить этот подход в новую и весьма амбициозную теорию политики, в том числе, и внешней.

Наконец, следует отметить и еще одну важную фоновую тенденцию: сближение и даже переплетение либеральных исследований с основными постулатами политического реализма, в частности, попытки сочетать силовые калькуляции с нормативными целями гуманитарного характера.

На этом фоне оставался всего один шаг к тому, чтобы появился концепт «мягкой силы», что, собственно, и произошло благодаря Джозефу Наю. И хотя конкретная трактовка понятия существенно разнится, концепт быстро вошел во внешнеполитический лексикон, найдя свое место не только в политической практике ведущих государств, но и войдя практически во все современные теории международных отношений.

Най выделил три основных компонента «мягкой силы; культуру (под которой он понимал скорее совокупность ценностей общества, политическую культуру); политическую идеологию (при этом либерализм воспринимается как данность) и, наконец, внешнюю политику (дипломатию в широком смысле слова). Если первые два элемента – наследие страны, то последний – формируется и реализуется политиками, то есть это элемент существенно более подвижный и менее инерционный.

Несколько слов следует сказать и о корреляции между «мягкой» и «жесткой» силой. Поскольку основной целью использования «мягкой силы» является воздействие на поведение других государств, то, вполне естественно, она предполагает превращение привлекательности во влияние. Тем самым, возможно, достижение поставленной цели с меньшими издержками, нежели в случае применения «твердой силы», т.е. не через принуждение, насилие, диктат, а с помощью сотрудничества и взаимодействия.

Понятно, что «мягкая сила» государства, обладающего мощной «жесткой силой» воспринимается с большим вниманием (хотя не всегда, довольно часто слишком сильная страна «пугает» более слабую). Однако «мягкая сила» таких стран сплошь и рядом предполагает наличие «зонтика» со стороны более мощных в военном отношении союзников, т.е. по существу не является самостоятельной (например, привлекательность скандинавов как части Западного альянса, предполагающего принцип взаимодополнительности).

Однако это явление имеет и обратную сторону: к государствам, обладающим мощным военным потенциалом, в большей степени приковано внимание международной общественности, ее «мягкая сила» воспринимается как более интересная, привлекательная, или наоборот, внушающая недоверие, опасение, даже страх.

«Комплиментарность», дополнительность «мягкой силы» по отношению к «жесткой» была, как совершенно правильно отмечает российский международник Алексей Фененко, - была сформулирована еще Львом Гумилевым . Комплиментарность – «подсознательной принцип симпатии особей друг к другу, определяющий деление на своих и чужих».

Отсюда четыре типа комплиментарности:

Положительная как ощущение подсознательной взаимной симпатии;
- отрицательная как ощущение подсознательной взаимной антипатии;
- нулевая как ощущение безразличия друг к другу;
- ассиметричная, когда только один из участников взаимодействия позитивно настроен по отношению к другому .

Все они имеют место и в межгосударственных и международных отношениях. Но следует помнить о предупреждении Фененко: «Мягкая сила» - это инструмент не переубеждения врагов, а борьба за колеблющихся, попытка привлечь их на свою сторону.

Однако «мягкая сила» - ресурс не только государственный, а в последнее время все более часто – гражданского общества, публичной дипломатии. Эта тенденция особенно усилилась вследствие развития сетевых коммуникаций и информационной революции .

Следует все же отдавать отчет и в том, что существуют риски, связанные с переоценкой «мягкой силы» и ее значения. Исследователи проблемы обращают внимание на то, что «мягкая сила» может не только помочь государству, но и навредить ему. Особенно если ее наращивание отодвигает на второй план увеличение также необходимой силы «жесткой». Кроме того, «мягкая сила» способна вселить в руководство страны ложное чувство безопасности. Уважение со стороны других держав может помочь сгладить некоторые проблемы, но иногда приводит к чрезмерной самоуверенности. В соответствии с английской поговоркой страны не должны верить собственной прессе или же почивать на лаврах».

Соотношение между ресурсами и идеями – проблема многовековых философских споров. Достаточно примера Ватикана, с его огромным влиянием на значительную часть человечества, для того, чтобы проиллюстрировать отсутствие прямой зависимости. Однако здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда учитывается влияние только одной страны, что давно уже не отвечает ситуации глобализации и мировых взаимосвязей. Правильно ли отделять «мягкую силу» Ватикана от преемников этой силы – в Италии, Испании, значительной части Франции, Германии, наконец, Латинской Америки и т.д.? Иными словами, «мягкая сила» должна рассматриваться через «связку» источник/ реципиент.

Решающую роль, при этом, может сыграть уровень социально-экономического развития общества, в том числе, способности к восприятию информационных и культурных импульсов извне, а также и желанию их воспринимать. Это расширяет концепт, но крайне затрудняет операционализацию понятия. Поэтому, несмотря на постоянное усовершенствование концепта, все рейтинги весьма относительны. Рейтинговые агентства в 2015 г. составили список десяти наиболее «привлекательных» стран мира с точки зрения именно «мягкой силы».

По данным агентства «Портленд», список из десяти стран возглавили Великобритания, затем Германия, США (на третьем месте), Франция и т.д. вплоть до Финляндии, т.е. только «западные» государства. Ни Китай, ни Россия в этот список включены не были. По данным агентства «Монокль», лидеры меняются местами: США на первом месте, Германия – на втором, Великобритания – на третьем. Замыкает список из 15 стран азиатская страна Южная Корея (Япония заняла четвертое место).

Агентство «Элькано» также составило свой список из 15 стран, отдав приоритет Европейскому союзу, затем США, Великобритании, Германии. И завершив список Швецией. В этом списке не только появилась Турция (впрочем, на предпоследнем месте), но, наконец-то нашлось место Китаю (шестое) и России (седьмое). По мнению самого Ная, наиболее адекватной его первоначальному замыслу является «глобальный доклад о мягкой силе» 2015 г., составителями которого» Портленд», «Фейсбук» и «КомРес», и включающему индексы по 30 странам .

В отличие от докладов других рейтинговых агентств, этот впервые использовал методологию, включающую данные о влиянии правительств на Интернет и международные опросы. Наверху списка оказались пять стран – Великобритания, Германия, США, Франция, Канада. Россия вообще не попала в этот список, а Китай занял последнее, 30-е место.

По решению премьер-министра КНР Ху Цзиньтао, принятому еще в 2007 году, были вложены немалые средства в развитие «мягкой силы», преимущественно в развитие информационного агентства «Синьхуа», а также в различные программы помощи и развитию зарубежным странам.

Однако это не помогло, с точки зрения рейтинговых агентств, это произошло вследствие негативного «имиджа» китайской внешней политики, недемократичности внутренней политики и слабой Интернет-дипломатии. Китай преуспел лишь в культуре, во многом благодаря Институтам Конфуция, разбросанным по всему миру.

Риан Гаун, директор агентства «Стратагем интернэшнл», подготовившего последний доклад, отметил также некоторые важные аспекты современного состояния «мягкой силы» мире :

Расширение понятия силы и рост потребности в «мягкой силе» под влиянием трех основных факторов: быстрой диффузии силы между государствами; эрозии традиционных силовых структур; массовой урбанизации;
- Интернет-дипломатия становится доминирующим подходом (155 стран имеют собственные странички на «Фейсбук», более 190 стран присутствуют на страницах «Твиттер», более 4 тыс. посольств и послов имеют собственные сайты).
- США и Великобритания вышли на первое место с в Интернет-пространстве, Израиль (4-е место) и Южная Корея (6-е место) также существенно продвинулись, особенно в области участия в социальных СМИ;
- большее значение придается экономической дипломатии, большее число правительств ставит перед собой цели, связанные с экономическим процветанием;
- «малые» страны возвысились за пределы своего реального веса, например, Ирландия заняла 19-е место, Новая Зеландия (16-е место). Многие страны рассматривают свои диаспоры за рубежом как мощные источники силы (например, диаспора Ирландии за рубежом составляет 70 млн. чел.);
- большую и успешную активность проявляют Южная Корея и Бразилия;
- Франция сохраняет свой язык как язык дипломатии, уступая только США по объему «сетей», и опережает всех по членству в разнообразных международных организациях;
- некоторые страны имеют отдельные достижения (например, Индия исключительно активно использует социальные медиа, имеет больше связей на «Фейсбуке», нежели, например, президент США Б. Обама).

Тем не менее, сравнение списков позволяет понять, какие же показатели принимались, прежде всего, во внимание. США занимают первые места не только в силу своего богатства и уровня жизни населения, но также и благодаря доктрине «американской исключительности», которая обычно трактуется как приверженность свободе, правовому государству, республиканскому типу правления, открытости для иммиграции представителей всех рас и религий (впрочем, существенно ограниченной в последние годы), якобы оппозиции силовой политике (мол, если и имеет место военное вмешательство в других регионах мира, то вынужденно, вследствие «обязанностей» великой державы и лидера «западного» мира), а также антиимпериализму, роли США в разрушении колониальных империй.

Эти идеи систематически поддерживаются с помощью целого арсенала средств, начиная от содержания образовательных программ и кончая кино, телевидением, радио, Интернету и т.д. Это работает. Согласно теории Ная, основой «мягкой силы», является каждодневная работа «на местах», а не привнесенная «извне», в конечном счете, направленная на выстраивание долгосрочных доверительных отношений как с гражданским обществом других стран, так и с правительствами.

Соответственно, Джозеф Най, указывал на особое значение деятельности неправительственных организации гражданского общества, которые должны получать соответствующую поддержку со стороны США: «начиная от Голливуда и до высшего образования, гражданское общество делает больше для представления США другим народам, чем это делает правительство.

Голливуд часто изображает общество потребления и насилие, но он также продвигает ценности индивидуализма, социальной мобильности и свободы (включая свободы для женщин). Эти ценности делают Америку привлекательной в глазах многих людей за рубежом» .

Таким образом, США объясняют свое глобальное доминирование либеральной идеологией, поп-культурой, привлекательными СМИ, кино, образами «ковбоев-первопроходцев», т.е. в широком смысле привлекательностью «Американской мечты». Иными словами, методы предполагают сочетание пропаганды (часто довольно тонкой), символов, знаков, трансляции идей, передаваемых, в том числе, через социальные науки, и прямой поддержки структур гражданского общества за рубежом, в том числе, финансовой.

Великобритания опирается на мощные традиции связей еще Британской империи, активно поддерживаемых через Британское содружество наций и своих союзников в разных частях света. Великобритания имеет безвизовый режим со 174 странами мира. Она прилагает изрядные усилий к тому, чтобы стать мировым центром образования, финансов, права и т.д. Многое «работает» на «мягкую силу» Британии: английский язык, университеты мирового уровня, исторические здания, институты (например, «Вестминстерская» система демократии), а также идеи – парламент, монархия, «Магна Карта», правовая система, ББС, фильмы о Джеймсе Бонде и «звездных войнах», музыка Битлз и других прославленных рок-музыкантов, литература, начиная с Шекспира и кончая Гарри Поттером и т.д.

0,7% ВВП выделяется на «помощь» заморским государствам. Большое внимание уделяется спорту – Лондон, единственный город в мире, который проводил у себя Олимпийские игры трижды. С 2012 по 2015 гг. правительство Великобритании провело широкую кампанию, затратив 113,5 млн. фунтов стерлингов для продвижения туризма, торговли и инвестиций ради обеспечения экономического роста. По имеющимся данным это привело к приходу инвестиций в 1,2 миллиарда фунтов.

Наконец, это личный вклад англичан в продвижение «имиджа» своей страны. Приведем только один пример: в 2015 г. Майкл Бэйтс пешком преодолел 1059 миль, добравшись до Китая для того, чтобы отметить Первый год программы культурного обмена между Великобританией и КНР. Он также собрал 90 тыс. фунтов в пользу Красного Креста. (Вопрос по ходу разговора: а используем ли мы столь же эффективно путешествия Федора Конюхова?)

Однако существуют признаки того, что интерес в «мягкой силе» в Великобритании несколько снизился. Институт Конфуция и Французский Институт превзошли Британский совет по количеству представительств за рубежом. Более того, финансирование Британского совета сократилось в 2013/14 гг. на 25%.

Особый случай – Германия. ФРГ, прежде всего, вследствие исторических причин и существенных ограничений в военной сфере, очевидно, сделала ставку на то, чтобы стать «мягкой» державой, опираясь на длительные традиции трансляции своих идей и ценностей через дипломатические, экономические и культурные инструменты.

Несмотря на тяжелое историческое наследие, Германия все же смогла утвердиться в качестве экономической модели, причем не только в Европе. Будучи четвертой по величине экономикой в мире, Германия сегодня уже довольно успешно использует свое влияние вовне. Тем не менее, ее положение неустойчиво, прежде всего, в силу демографического фактора – по имеющимся оценкам ее население сократится к 2060 году с 82 млн. чел. до 65 млн.

Не имея заморских территорий и будучи ограниченной в плане военной силы, Германия провозгласила себя «мягкой державой», т.е. сделала акцент именно на «мягкой силе», весьма успешно используя некоторые аспекты своей культуры, социальных практик, а также качественных производимых продуктов (в частности, автомобилей).

Памятуя о том, что «мягкая сила» - это «железный кулак в бархатной перчатке», ФРГ занимается «модернизацией германского мультилатерализма» под предлогом необходимости соответствовать международным альянсам и стратегическим партнерствам, в которые она входит – «эффективный мильтилатерализм». Она также активно занимается созданием «Новой европейской политики». Ее репутация социального государства, доброжелательного к иностранцам, сыграла с ней злую шутку – основной поток беженцев с Ближнего Востока в конце 2015 – начале 2016 гг. устремился именно в Германию.

Это пример того, что «мягкая сила» отнюдь не всегда является только позитивным феноменом, а может содержать в себе и изрядный негативный потенциал для страны, которая сумела «понравиться» окружающим.

Довольно любопытные данные дало сравнение стран БРИКС на основании относительно жесткого стандарта исследования. Учитывались следующие компоненты «мягкой силы: индекс свободы (торговли); медиапродукты; верховенство права; позиции ведущих ВУЗов; Олимпийские успехи; иммиграция; приезд туристов; сокращение выбросов углекислого газа; самые влиятельные люди по версии журнала «Тайм».

В соответствии с полученными результатами, лидерами оказались Китай, Индия и Россия. Однако бросаются в глаза разнопорядковость показателей и их относительность.

А что же Россия? У нас также есть свое исторической наследие, которое может быть использовано для продвижения «мягкой силы», в частности, Российская империя традиционно провозглашала себя защитником славянства и Православия, а также транслятором европейской цивилизации в Евразии (и возможно, могла бы и наоборот, в свете подъема ряда азиатских стран?).

СССР, по крайней мере, до 1970-х гг. воспринимался за рубежом многими как идеологическая и практическая альтернатива западному капитализму (социализм). Такая общемировая перцепция и поддержка со стороны Советского Союза некоторых политических программ – деколонизации стран Азии и Африки, борьбы за независимость народов Латинской Америки, акцент на равенстве в социально-экономической сфере (эгалитаризм в широком смысле слова), призывы к всеобщему миру и разоружению, наконец, внимание государства к внешнеполитической пропаганде – это способствовало возникновению изрядных ресурсов и активов, важных стратегических ресурсов.

Постсоветская Россия оказалась в совершенно иной ситуации. Утратив многие материальные ресурсы, пережив сокращение территории, и встав на путь капитализма, заменившего прежнюю «социалистическую систему», Россия на какое-то время с неизбежностью оказалась в ситуации «подражателя», утратив и собственную привлекательность, и особость.

Внешняя политика страны не опиралась на глубокую теоретическую проработку и не сопровождалась идеологической альтернативностью. В эпоху интернета простые призывы к прагматическому истолкованию национального интереса (допускающего крайне широкую и неточную формулировку) недостаточны для получения широкой поддержки со стороны мировой общественности.

Россия позднее других стран (в частности, англосаксонских) приступила к целенаправленному формированию «мягкой силы», тем более, что все попытки продвинуться в этом направлении постоянно встречаются с жестким противостоянием со стороны «Запада».

На протяжении последнего десятилетия «мягкой» силе в России наконец-то начали уделять определенное внимание, однако, несмотря на то, что в академической среде термин «прижился» практически с самого начала, в официальных документах его очень долгое время не было. Более того, с содержательной точки зрения он фактически приравнивается к «культурной дипломатии», что, разумеется, существенно его ограничивало. Наконец, в редакции Концепции внешней политики 2013 года речь уже пошла о достижении внешнеполитических целей на основе потенциала гражданского общества, с помощью информационных, культурных и других методов и технологий, альтернативных традиционной дипломатии.

Целенаправленно Россия начала заниматься наращиванием «мягкой силы» примерно с 2007 г. Началось все со сферы спорта. По имеющимся оценкам, это прозвучало в речи Президента РФ В.В. Путина на 119-й сессии Международного олимпийского комитета в Гватемале – Россия выиграла право проведения Олимпийских игр в 2014 г. Затем – право принять чемпионат мира по футболу в 2018 г.

В сфере политики следует назвать выступление Президента на 43-й Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности в том же 2007 г. Россия в лице президента четко заявила о своей позиции в отношении негативного развития международных процессов в области безопасности. Она не только показала, что вновь вернулась в качестве ведущего «игрока» в мировую политику, но и предлагает альтернативу «политике Запада».

В самом деле, удалось получить некоторые знаковые признания: в 2007 г. Президент РФ В.В. Путин был назван «персоной года» американским журналом «Тайм», в 2013 г. – за ним последовал журнал «Форбс». В 2007 г. учрежден фонд «Русский мир» с целью популяризации русского языка и культуры, довольно успешно работающий на этом направлении. В 2008 г. было учреждено «Россотрудничество», которое, несмотря на существенные усилия, так и не вышло за пределы чисто «технических мер и методов» по улучшению «образа страны, однако обладает определенным потенциалом».

Однако, как показала мощная пропагандистская кампания по всему миру, сопровождающая санкции, создание «негативного» образа России все же оказывается довольно успешным.

Проблема существенно глубже количества проведенных мероприятий, открытых выставок или приглашенных студентов в отечественные вузы, талантливого использования СМИ и утонченных механизмов коммуникации. Все это нужно, но этого недостаточно. Помимо материальных ресурсов, необходимы идеи и программы по их продвижению, затрагивающие потребности и интересы других стран.

Необходимо не только принимать во внимание этнические конфликты, традиции, исторические «обиды» на других и т.д. Но и этого недостаточно без выхода на «ценностный» уровень. А у России эти ценности есть, и не только в истории: мы могли бы предложить альтернативу тотальной культурной «американизации» планеты, выйти на международную сфену с нашим опытом и принципами социального государства, переутвердить ценности справедливости и равенства, не за счет, однако, свободы; ратовать совместно со странами БРИКС за более справедливые международные экономические отношения и т.д.

Или это могут быть какие-то другие идеи или ценности (Об этом, в частности, писали российские авторы) . Кое-что делается, но пока явно недостаточно. Так что же нам мешает реально утвердить свою «мягкую силу»?

Оставим в стороне финансовую сторону вопросу, разумеется, весьма существенную, но всё же проблема не сводится только к деньгам. На мой взгляд, есть целый ряд системных ограничений, которые вполне можно «снять» при наличии надлежащей политической воли и последовательным шагам в ее реализации.

Во-первых, это незавершенность процесса самоидентификации страны. Она не случайна и требует тщательной и последовательной работы, которая пока, однако, ведется от случая к случаю и вовсе не сформулирована как одна из главных задач наших гуманитарных наук.

В этой связи хотелось бы привести цитату из книги тонкого историка и политического мыслителя Эрика Хобсбаума: «В мире, пережившем конец советской эпохи, привычки и представления тем не менее сформировались под влиянием тех, кто победил во Второй мировой войне. Те же, кто оказался побежденным и связан с ними, не только принуждены были молчать, но и фактически оказались вычеркнуты из истории и интеллектуальной жизни, оставшись лишь в роли врага в мировом нравственном сражении добра против зла (именно это может произойти с теми, кто потерпел поражение в «холодной войне», хотя скорее всего не в таких масштабах и не на такое длительное время). Таково одно из последствий религиозных войн, главной чертой которых является нетерпимость» .

Мы – победители во Второй мировой войне и мы законно этим гордимся, но Запад считает нас побежденными в войне «холодной». Отсюда настойчивое требование принять ценности победителей, причем ценности неоспоримые, догматичные, не допускающие никаких вариаций в интерпретации. В этом проявляется «религиозная», точнее идеологическая непримиримость. Что мы можем ей противопоставить? Или ничего? Думаю, что с последним вопросом мы все же не примиримся.

Но это предполагает очень глубокую и основательную, в том числе, историко-идеологическую работу по осмыслению «советского опыта» (например, плановый способ организации и управления экономикой – всего лишь один из вариантов управления современной экономикой) и выяснения проблемы «победы/поражения) в «холодной войне» и вообще, возможна ли в ней в принципе «победа»? Или события 1989–1991 гг. – явления совершенно другого порядка?

Без осознания, хотя бы для себя, сущности известных событий, любые наши попытки предложить собственную программу будут неизбежно поверхностными, а, стало быть, малоубедительными.

Во-вторых, ценностная неопределенность. Крайняя гетерогенность в этой сфере (причем, это отнюдь необязательно недостаток, вполне вероятно, что это наше преимущество в стране с 194 этносами и национальностями именно способность жить вместе заслуживает не просто осмысления, а мощного медийного акцента). Между тем, как подчеркивает политолог Б. Межуев, «ценности – это не просто чистые идеи, это в первую очередь – инструменты элитной интеграции, наднациональной и даже зачастую – внеконфессиональной» .

Далее он подчеркивает, что сама концепция «мягкой силы» позволяет уйти от известной дихотомии «ценности vs интересы. Но это, помимо всего прочего, означает необходимость не только изучения дальнейшего развития теории международных отношений нашими международниками, которая отнюдь не остановилась на политическом реализме, а развитие этой идеи, ее расширение, если угодно, гуманизацию.

Но здесь возникает целый ряд нерешенных вопросов: явственно ощущается отсутствие исторического оптимизма, как следствия двух названных выше причин неизбежно сказывается не только на стратегии, но и на тактике, повседневной деятельности наших граждан будь то за рубежом или внутри страны. В этой связи не могу не процитировать одно из писем в редакцию популярного еженедельника: «отдыхали в Сочи. Все очень понравилось – погода, море, отель. Если бы еще не местные жители – они все время ноют, а это просто уничтожает привлекательность курорта!».

Инерция позднесоветской кухонно-интеллигентской оппозиционности ко всему, по-видимому, еще долго будет давать о себе знать, но сейчас она становится уже просто контрпродуктивной для страны и ее «имиджа» в мире. Стало быть, несмотря на кризис, санкции и прочее необходимы какие-то меры для повышения градуса оптимизма.

«У нас такой народ, мы все переживем, было бы ради чего!» (это из продолжения письма). Вот это «ради чего» и есть новая национальная идея, ее-то и нужно формировать, но не через кампанейщину, а подспудно, последовательно, с помощью все той же «мягкой силы». В 1996 г. мы втроем – И.К. Пантин, Б.Г. Капустин и я предложили рамочный вариант разработки национальной идеологии. У нас было множество сторонников, но «наверху» нас не поддержали.

Возможно, тогда это было слишком рано, но не было бы поздно сейчас! В-третьих, «ползучая бюрократизация», затронувшая практически все сферы управления не могла не сказаться и на этой области. Отчетность подменяет дело – суть, в конце концов, не в количестве организованных мероприятий, а в умении нравиться, а это, по-видимому, отдельное искусство, а этому у нас, что называется, «не учат», причем даже в тех профессиях, которые непосредственно предполагают работу с общественным мнением.

А отсюда – отсутствие обратной связи с теми странами, с которыми мы хотели бы выстроить теплые и дружеские отношения.

Можно было бы назвать и еще целый ряд причин, но мысль, по-моему, и так уже ясна: не обретя чувства собственного достоинства, уверенности в своих ценностях и целях (не путать с манией величия – это-то как раз оборотная сторона комплекса неполноценности), отказа от подражательности невозможно стать центром «мягкой силы» и воспользоваться ее преимуществами. Впрочем, в случае России речь идет именно о «комплиментарности», дополнительности, а не о стратегической цели, хотя высказывания такого рода приходилось читать, хотя в последнее время и реже.

Потенциал России, вследствие наличия впечатляющей «жесткой силы», наглядно продемонстрированной в случае с Сирией, а также волевому руководству, позволяет постоянно присутствовать на первых полосах новостей, зачастую подтверждая известную истину, что «все что некролог, то ПР» . Однако это не означает, что не пора задуматься о повышении собственного «обаяния», причем не только вовне, но и внутри страны.

Литература

1. Nye J.S. Think Again: Soft Power // Foreign Policy. 2006. February, 23.
2. Трибрат В. Рукописи не горят. «Мягкая безопасность» по Джозефу
Наю // Международные процессы. 2015. Т. 13, № 1. Январь-март.
3. Nye J. China’s Soft Power Deficit. To Catch up, Its Politics Must
Unleash the Many Talents of its Civil Society // The Wall Street Journal. 8 May
2012.
4. Nye S.J. Soft Power. The Means to Success in World Politics. N.Y.:
Public Affairs, 2004.
5. Bull H. The Anarchical Society: A Study of Order in World Politics.
N.Y.: Macmillan, 1977.
6. Nye J.S. Soft Power // Foreign Policy. 1990. Autumn. Twentieth
Anniversary Edition. № 80. P. 153-171.
7. Keohane R., Nye J. Power and Interdependence: World Politics in
Transition. N.Y.: Longman, 1977.
8. Алексеева Т.А. Современная политическая мысль (ХХ–ХХI вв.).
Политическая теория и международные отношения. М.: Аспект Пресс,
2016. С. 562.
9. Wildavsky A. Choosing Preferences by Constructing Institutions: A
Cultural Theory of Preference Formation // American Political Science Review.
Washington, 1987. Vol. 81. P. 3-21.
10. Bankroft Library. Guide to Aaron Wildavsky Papers.
http://www.oac.cdlib.оrg/ark:/ 13030/kt4v19r0zp/
11. Фененко А. Реальность и мифы «мягкой силы» // Российский совет
по международным делам. 27 января 2016 г. URL:
http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=7167
12. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: Танаис; ДИ-ДИК,
1994. С. 282.
13. Лебедева М.М. Акторы современной мировой политики: тренды
развития // Вестник МГИМО-университета. 2013. № 1 (28). С. 38-43.
14. Брайян М., Хартвелл К., Нуреев Б. «Мягкая сила» - палка о двух
концах? BRICS Business Magazine. URL:
httр://bricsmagazine.com/ru/articles/myagkaya-sila-palka-o-dvuh-kontsah
15. http://www.globaldashboard.org/2015/07/22/uksoftpower-2/
16. Nye J. Propaganda isn’t the Way: Soft Power // International Herald
Tribune. January, 10, 2003.
17. Ваплер В.Я., Гронская Н.Э., Гусев А.С., Коршунов Д.С.,
Макарычев А.С., Солнцев А.В. Идея империи и «мягкая сила»: мировой
опыт и российские перспективы // Научный вестник Уральской академии
государственной службы: политология, экономика, социология, право.
Екатеринбург: Уральский институт управления – филиал РАНХиГС. 2010.
Вып. 1.
18. Хобсбаум Э. Эпоха крайностей. Короткий Двадцатый век. 1914–
1991. М.: Изд-во «Независимая газета», 2004. С. 14.
19. Межуев Б. От редакции // Самопознание. Информационный
бюллетень Форума «Бердяевские чтения». 2015. № 4. С. 5.

Автор, Т.Алексеева , - д.филос.н., к.ист.н.,
заслуженный деятель науки РФ, профессор МГИМО
участник XХХ Харакского форума
«Политическое пространство и социальное время:
идентичность и повседневность в структуре жизненного мира»

Статья авторитетного американского политолога Джозефа Ная о необходимости перенесения акцентов в мировой политике с языка «жесткой» силы на «мягкую». Многие выводы автора диссонируют с привычной риторикой и основаны на глубоком анализе функционирования системы международных отношений. Ценность его рассуждений особенно велика в наши дни, когда интеллектуальные горизонты политиков стремительно сужаются до пределов порочного круга, задаваемого логикой антитеррористической истерии. Работы Дж. Ная и его единомышленников поддерживают веру в то, что современное черно-белое видение мира неизбежно уступит место более адекватной красочной картине.

Джозеф Най-младший - руководитель Школы государственного управления им. Дж.Ф. Кеннеди, профессор Гарвардского университета. Член американской Академии искусств и наук. Помощник заместителя госсекретаря США по вопросам поддержки безопасности, науки и технологии (1977-1979 гг.), заместитель министра обороны по вопросам международной безопасности в администрации Билла Клинтона (1994-1995 гг.).

Временный всплеск симпатий к Америке имел место после террористических актов 11 сентября 2001 года, но поведение Соединенных Штатов в войне с Ираком быстро свело на нет этот ресурс. Ведь и до 11 сентября действия администрации стали характеризовать как односторонние, вслед за политическим обозревателем Чарльзом Краутхаммером называя новый политический курс унилатерализмом.

Сторонники «новой односторонности» настаивали на активном преследовании американских интересов и распространении американских ценностей. Они критиковали нежелание Б. Клинтона воспользоваться уникальным политическим положением Америки. С их точки зрения, американские устремления повсеместно несут добро, американская гегемония — это благо, и на этом все споры должны закончиться. Тот факт, что Америка являет собой развитую демократию, сам по себе якобы достаточен для легитимизации ее целей.

Но европейцам все виделось иначе, и унилатерализм был воспринят в Европе негативно. Привлекательность Америки в глазах европейцев потускнела в последние несколько лет, и это, как показывают опросы, во многом связано с изменениями во внешней политике США:

— недавний опрос центра Пью установил, что большинство населения Великобритании, Германии и Франции высказывается за большую независимость от США в вопросах дипломатии и безопасности, чем прежде;

— осенью прошлого года большинство европейцев считали Соединенные Штаты источником угрозы миру, сравнимым с Северной Кореей или Ираном;

— наконец, яркая перемена по сравнению со временами «холодной войны»: явное большинство европейцев рассматривает сейчас односторонность американских подходов как серьезную внешнюю угрозу своему континенту на ближайшие десять лет.

Вывод ясен: попытки поднять унилатерализм от эпизодической тактики до полномасштабной стратегии дорогого стоили «мягкому» американскому влиянию на внешний мир.

Мягкая» сила

«Мягкая» сила — это способность добиваться желаемого на основе добровольного участия союзников, а не с помощью принуждения или подачек. Американской истории известны выдающиеся примеры такого рода: это «четыре свободы для Европы» Франклина Рузвельта в конце Второй мировой войны; молодежь за «железным занавесом», слушающая американскую музыку и новости по радио «Свободная Европа» и «Голос Америки» во время «холодной войны»; китайские студенты, сооружающие модель статуи Свободы на площади Тяньаньмэнь во время массовых протестов; освобожденные в 2001 году афганцы, немедленно попросившие предоставить экземпляр Билля о правах; молодые иранцы, смотрящие запрещенные американские видеофильмы и передачи спутникового телевидения вопреки запретам теократического правительства. Когда ты можешь побудить других возжелать того же, чего хочешь сам, тебе дешевле обходятся кнуты и пряники, необходимые, чтобы двинуть людей в нужном направлении. Соблазн всегда эффективнее принуждения, а такие ценности, как демократия, права человека и индивидуальные возможности, глубоко соблазнительны. Но влечение может обернуться и отвращением, если в политике чувствуется надменность или лицемерие.

«Жесткая» сила, или «жесткое» могущество, — это способность к принуждению, обусловленная военной и экономической мощью страны. Мягкое могущество возникает, когда страна привлекает своей культурой, политическими идеалами и программами. Жесткая сила не теряет ключевого значения в мире, где государства стремятся оградить свою независимость, а внегосударственные группы, такие, как террористические организации, готовы прибегать к насилию. Но мягкая сила обретает все большее значение для сужения круга новых сторонников терроризма, а также для решения вопросов, требующих многостороннего сотрудничества.

Мягкая сила, которой Америка обладала в отношении Европы, была подорвана в 2003 году. В период подготовки к войне с Ираком опросы показывали, что поддержка Соединенных Штатов в большинстве европейских стран сократилась в среднем на 30 процентов. После войны неблагоприятное представление о США сложилось почти в двух третях из 19 стран, где проводились обследования. У большинства из тех, кто разделял подобные представления, они ассоциировались с политикой администрации Дж. Буша-мл., а не с Америкой как таковой. Однако на общенациональных выборах в ряде европейских стран отношения с США стали одним из самых острых вопросов.

Война в Ираке — не первый случай, когда спорный курс в сфере безопасности заставил американский имидж в других странах потускнеть. В Европе можно отметить четыре таких периода: после Суэцкого кризиса 1956 года; во время движения за запрет атомного оружия в конце 1950-х — начале 1960-х (в основном это коснулось Англии и Франции); во время войны во Вьетнаме в конце 1960-х — начале 1970-х; в период размещения в Европе ядерных ракет средней дальности в начале 1980-х. Согласно опросам журнала «Ньюсуик», в 1983 году до 40 процентов респондентов во Франции, Англии и Германии не одобряли американскую политику. В то же время большинство граждан всех этих стран с симпатией отзывалось об американском народе.

Непопулярная политика самым жестоким образом подрывает американскую «мягкую» силу. Имидж Соединенных Штатов складывается из многих элементов, и его привлекательность обусловливается различными причинами. Одни из них связаны с культурой, другие — с внутренней политикой и национальными ценностями, третьи — с содержанием, тактикой и стилем внешней политики. Все эти три компонента важны, но содержание внешней политики и ее стиль наиболее подвижны и наиболее подвержены контролю правительства.

Привлекательность США зависит и от ценностей, находящих свое отражение в существе и стиле внешней политики. Все государства преследуют собственные национальные интересы во внешней политике, но разница в том, насколько широко или узко мы определяем эти интересы, а также в том, какие средства используем для их достижения. В конце концов «мягкое» могущество проявляется в привлечении других к сотрудничеству без угроз и поощрений; следовательно, отчасти оно зависит от того, как мы формулируем наши цели. Политику, основанную на всеобъемлющих и перспективных целях, легче сделать привлекательной для других, чем имеющую узкий и близорукий характер.

Политика с большей вероятностью будет привлекательной, если она базируется на ценностях, разделяемых другими. Так, благодаря дальновидному курсу, в ходе которого был реализован план Маршалла, европейцы с радостью приняли американское лидерство. Однако воплощавшаяся в этом лидерстве «мягкая» сила Соединенных Штатов подкреплялась также и значительным совпадением американских и европейских ценностей.

Но если в той или иной стране восхищаются американскими ценностями, это не означает, что ее народ должен имитировать пути, какими американцы воплощают их в жизнь. Несмотря на неоспоримую привлекательность американской свободы слова, такие страны, как, например, Германия, имеют за плечами историю, которая заставляет их запрещать проявления ненависти, не наказуемые в Америке благодаря Первой поправке к Конституции США. Многим европейцам нравится приверженность Америки свободе, но у себя дома они отдают предпочтение политике, сдерживающей неолиберальный индивидуализм в экономике и насыщенной большей заботой об обществе. После окончания «холодной войны» две трети чехов, поляков, венгров и болгар считали, что Соединенные Штаты оказали благотворное влияние на их страны, однако менее четверти населения этих стран хотело «импортировать» американскую экономическую модель.

Третий источник «мягкого» могущества — это культурная привлекательность. Политический эффект массовой культуры — не новость. Голландский историк Роб Кроес указывает, что плакаты, выпускавшиеся пароходными компаниями и эмиграционными обществами в Европе в XIX веке, задолго до потребительской революции XX столетия создали представления об американском Западе как символе свободы. Молодые европейцы мужали и строили исполненный смысла мир, который многое заимствовал у Америки. Кроес утверждает, что в 1944 году коммерческая реклама, в которой содержались ссылки на провозглашенные Франклином Рузвельтом «четыре свободы» и развивались соответствующие идеи, имела значение урока по основам гражданственности. Поколение за поколением, молодежь в самых разных европейских странах — и к западу, и к востоку от «железного занавеса» — открывала для себя новые культурные альтернативы. Простые вещи, вроде синих джинсов, кока-колы или определенной марки сигарет, давали возможность молодому поколению выражать собственное «Я».

Такое воздействие массовой культуры помогло Соединенным Штатам добиться успеха в достижении, по крайней мере, двух важных целей. Одна из них — это демократическая реконструкция Европы после Второй мировой войны. План Маршалла и создание НАТО стали важнейшими инструментами поддержания экономического и военного лидерства, служившего движению в этом направлении. Но и массовая культура была важным элементом мягкой гегемонии. Австрийский историк Рейнгольд Вагнлейтнер указывает, что быстрая адаптация многих европейцев к американской поп-культуре после Второй мировой войны впрыснула молодую энергию и в «высокую» культуру послевоенной Европы, поскольку охотно усваивались такие простые принципы, как свобода, легкость, жизнерадостность, либерализм, современность и юношеский задор. Доллары, инвестированные в рамках плана Маршалла, были важны для достижения американских целей в реконструкции Европы, но не менее важными были и идеи, привнесенные с американской массовой культурой.

Из среднестатистических оценок по десяти европейским странам, где опросы проводились в 2002 году, видно, что две трети респондентов одобрительно относились к американской массовой культуре и американским успехам в науке и технике, но всего лишь одна треть высказывалась в пользу распространения американских идей и обычаев в их стране. И это не так уж ново. В 1980-х общественное мнение четырех крупнейших европейских стран благосклонно оценивало состояние американской экономики, а также систему американского правопорядка, религиозных свобод и разнообразия в искусстве. В то же время менее половины опрошенных англичан, немцев и испанцев рассматривали американскую модель общественного устройства как желательную для своих стран. То, как Америка ведет дела у себя дома, может улучшать ее имидж и способствовать восприятию ее легитимности, а это, в свою очередь, может содействовать продвижению ее внешнеполитических целей.

Структурные проблемы

Другая причина недовольства европейцев имеет структурный характер. С распадом Советского Союза двухполюсный баланс военной мощи исчез, США стали единственной сверхдержавой и в этой роли вызвали чувства, какие порождает разница сил у мальчишек из одного квартала, — смесь восхищения, зависти и обиды. Еще в середине 1970-х большинство опрашиваемых в Западной Европе заявляли, что предпочитают скорее равное распределение сил между США и СССР, чем доминирование Соединенных Штатов.

Для некоторых европейцев, в особенности французов, восстановление многополюсности — важная политическая цель Европейского Союза. Но пока европейские общества не придут к выводу о необходимости значительного увеличения военных расходов (а сейчас европейская политика нацелена на наднациональную интеграцию), многополюсность в военной области маловероятна как цель. Более реальной для Европы представляется задача создать противовес экономическому могуществу и «мягкой» мощи США, используя его для ограничения унилатерализма. Многополюсность — это, может быть, химера, многосторонность — нет.

Некоторые апологеты «новой односторонности» не принимают в расчет нынешнее усиление антиамериканских настроений, считая их неизбежным следствием величия Америки. Иными словами, если европейские обиды неизбежны, с ними можно и не считаться. Это ошибочная точка зрения. США были недосягаемо сильны и в 1990-х, но далеко не так непопулярны. Как еще сто лет назад заметил президент Теодор Рузвельт, когда у тебя есть большая дубинка, лучше разговаривать поделикатнее. В противном случае сходит на нет «мягкая» сила. Проще говоря, несмотря на то, что масштабы могущества США действительно с необходимостью ставят их в положение лидера и превращают в объект и недовольства, и преклонения, — несмотря на это, и существо, и стиль американской внешней политики могут повлиять на имидж страны и легитимность ее политического курса, а следовательно — и на ее «мягкое» могущество.

«Новая односторонность» недооценивает важности «мягкой» силы и пренебрегает результатами опросов. Популярность, мол, вещь эфемерная и не должна служить руководством для внешней политики; Соединенные Штаты могут действовать, не ожидая рукоплесканий в мире; мы — единственная сверхдержава, и этот факт непременно будет вызывать зависть и обиды. Пусть иностранцы ворчат, но у них нет другого выбора, кроме как следовать за нами. Кроме того, Америка и раньше бывала непопулярной, но затем все «приходило в норму». Нам не нужны постоянные союзники и институты. Всегда, когда мы сочтем это необходимым, мы сможем собрать коалицию из желающих нас поддержать. Наши задачи должны определять состав коалиций, а не наоборот.

Но я считаю неправильными попытки с такой легкостью сбрасывать со счетов нынешнее падение нашего престижа. Действительно, в прошлом имидж Соединенных Штатов быстро восстанавливался после проведения непопулярной политики, но все это имело место в условиях «холодной войны», когда европейские страны опасались Советского Союза, так как видели в нем большее зло. Величие Америки с неизбежностью зависит ныне от разного рода потрясений, поэтому разумная политика должна сглаживать острые углы и снижать порождаемое недовольство. Это как раз то, что США делали после Второй мировой войны. Мы использовали ресурсы нашего «мягкого» могущества и привлекли других к участию в альянсах и институтах, которые прослужили шесть десятилетий. Мы взяли верх в «холодной войне» с помощью стратегии сдерживания, в которой наша «мягкая» сила применялась не менее широко, чем «жесткая».

Администрация Дж. Буша-мл. настаивает сегодня на важности продвижения демократии на Ближнем Востоке. Но в то же время она не желает, чтобы ее сдерживали существующие институты. В этом плане администрация использует «мягкую» силу демократии, но излишне упрощает проблему, делая основной упор на содержание процесса и пренебрегая его формой.

Единственный путь к осуществлению желаемых перемен заключается в том, чтобы действовать в согласии с другими и избегать противодействия, которое возникает, когда в США видят единовластную империалистическую державу. Поскольку демократию нельзя установить силой, а для ее укоренения требуется значительное время, наиболее верный путь к достижению наших долгосрочных целей лежит через международную легитимность и распределение бремени между союзниками и международными организациями. Нетерпимость администрации в отношении таковых может сорвать наши собственные планы. Это тем более обидно, что именно Соединенные Штаты создали союзы и институты, которые оказались в числе самых долговечных из тех, что имели место в современном мире и более полувека служили опорой американского могущества.

«Мягкая» сила Европы

Европа выступает наиболее серьезным конкурентом Соединенных Штатов с точки зрения «мягкой» силы. Европейское искусство, литература, музыка, дизайн, мода и кухня издавна воспринимаются в мире с доброжелательным интересом. Многие страны Европы обладают сильной культурной притягательностью: из десяти наиболее широко распространенных в мире языков половину составляют европейские. Испанский и португальский связывают Пиренейский полуостров с Латинской Америкой, английский является общепринятым в обширном Британском содружестве, а представители почти 50 стран собираются на встречах, где их объединяет французский язык.

Европа в целом впечатляет своими «мягкими» ресурсами:

— Франция занимает первое место по числу Нобелевских премий в области литературы;

— Великобритания находится на первом, Германия — на втором месте в списке стран, где стремятся найти убежище беженцы и эмигранты;

— Франция, Германия, Италия и Великобритания превосходят США по средней продолжительности предстоящей жизни своих граждан;

— почти все европейские государства направляют на помощь развивающимся странам большую часть своего ВВП, чем Соединенные Штаты;

— хотя Великобритания и Франция намного меньше Америки, они расходуют на публичную дипломатию примерно столько же средств, сколько и США.

Ни одно европейское государство в отдельности не может соперничать с Соединенными Штатами по своим масштабам, но Европа в целом обладает таким же по объему рынком и даже несколько большим населением. А объединение Европы само по себе несет большой заряд «мягкой» силы. То, что война сейчас немыслима между странами, ожесточенно сражавшимися между собой на протяжении столетий, что вся Европа стала зоной мира и процветания, создает ей позитивный имидж повсюду в мире.

Один из показателей усиления «мягкого» могущества Европейского Союза — в растущей популярности точки зрения, согласно которой он выступает позитивной силой в решении глобальных проблем. Сразу вслед за войной в Ираке жители Центральной Европы и Турции дали ЕС более высокие оценки, чем Соединенным Штатам, за его вклад в решение самых разных проблем — от борьбы с терроризмом до сокращения бедности и защиты окружающей среды. Несмотря на то, что правительства многих стран Центральной Европы поддержали военные действия, которыми руководили США, общественность этих стран считала роль ЕС во многих аспектах более позитивной.

Конечно, в Европе по-прежнему имеется ряд проблем, что показали и разногласия по Ираку. Она выступает единым фронтом в сфере торговли, в валютной и сельскохозяйственной политике, все чаще — в области прав человека и уголовного права. Европа идет к более сильной конституции, согласно которой будет учрежден пост президента и министра иностранных дел, но в случае разногласий внешняя и оборонная политика останутся фактически за национальными правительствами. Деньги и пушки — традиционные козыри жесткой государственной власти — остаются в основном за странами-членами.

Далее. Бюрократические препоны и негибкость рынка труда — при наличии неблагоприятных демографических тенденций — сдерживают темпы экономического роста. Если не произойдет изменений, к 2050 году средний возраст населения США составит 35 лет, а стран ЕС — 52 года. Имея население, которое не только стареет, но и сокращается по численности, Европа будет вынуждена либо принимать все больше иммигрантов (что политически затруднительно), либо смириться с ослаблением своего влияния на мировую политику.

В то же время многие аспекты внутренней политики, реализуемой в Европе, привлекают молодую часть населения современных демократических стран. Позиции по вопросу о смертной казни, по контролю за оружием, по изменению климата и по правам гомосексуалистов — вот лишь некоторые факторы, укрепляющие «мягкую» силу Европы.

Многое из сказанного выше относится и к экономической политике: хотя зачастую успехи американской экономики оцениваются высоко, далеко не во всем мире ее считают моделью для своих стран. Некоторые предпочитают европейский подход, в условиях которого правительство играет большую роль в экономике, чем в США. Правительственные расходы (а следовательно, и налоги) составляют в Европе примерно половину ВВП, тогда как в Америке — около одной трети. В Европе мощнее система социального обеспечения и профсоюзы, а рынок труда более регламентирован. В американской культурной традиции, отразившейся и в законах о банкротстве и финансовых структурах, больше заботы о предприимчивости, чем в Европе, зато многие европейцы осуждают неравенство и незащищенность как цену, которую приходится платить в Америке, где главным образом полагаются на рыночные силы.

Помимо привлекательности своей культуры и внутренней политики, Европа черпает «мягкую» силу и в сфере внешней политики, поскольку ее действия часто служат благу всего человечества. Разумеется, не все подходы европейцев одинаково дальновидны, о чем свидетельствует, например, единая сельскохозяйственная политика, своим протекционизмом наносящая ущерб фермерам в бедных странах. В то же время позиция Европы по проблемам глобальных климатических изменений, международного права и соблюдения прав человека является одной из наиболее авторитетных. На долю Европы приходится 70 процентов общемирового объема средств, направляемых на помощь беднейшим странам, что в 4 раза превышает вклад Америки. Европа не гнушается трудной работой по строительству государственных структур в «третьем мире», от которой воздерживаются США при нынешней администрации.

По сравнению с американцами, в последние годы европейцы более уверенно стали использовать для достижения своих целей международные организации. Это отчасти обусловлено опытом строительства Европейского Союза, отчасти отражает своекорыстный интерес, заключающийся в создании системы сдержек единственной мировой сверхдержавы. В любом случае склонность Европы к многосторонности, каковы бы ни были ее мотивы, в мире, где унилатерализм подвергается все более острой критике, делает ее политику привлекательной для многих других стран.

Европейцы способны использовать многосторонние институты с целью ограничения «мягкого» владычества Америки. Это, в частности, проявилось в том, что Франция и Германия сумели воспрепятствовать стремлениям США добиться второй резолюции Совета Безопасности ООН к началу войны в Ираке. Соединенным Штатам эта война обошлась дороже, чем могла бы обойтись, если бы они эффективно использовали свою «мягкую» силу, в том числе и на этапе умиротворения и реконструкции Ирака.

Европейцы направляют значительные средства на развитие своей публичной дипломатии, особенно в области налаживания международных культурных контактов. Франция стоит на первом месте, расходуя 17 долларов в год на душу населения, что в четыре раза больше, чем у занимающей второе место Канады, за которой идут Великобритания и Швеция. Для сравнения: расходы Государственного департамента США на финансирование международных культурных программ составляют лишь 65 центов на душу населения в год. Кроме того, европейские страны настойчиво наращивают прием иностранных студентов в свои колледжи и университеты.

«Мягкая» сила Европы может использоваться как противовес американской, делая односторонние акции США дороже, но может и подкреплять американскую «мягкую» силу, облегчая достижение Соединенными Штатами своих целей. «Мягкое» влияние вполне можно использовать совместно и скоординированно. Приверженность Европы демократии и соблюдению прав человека помогает продвижению ценностей, которые разделяются Америкой и обусловливают цели и задачи ее внешней политики.

Многие европейцы понимают, что многосторонняя дипломатия возможна и без многополюсного баланса военных сил, и были бы рады разделить с США их «мягкое» могущество при условии, что Америка перейдет к внешней политике, предполагающей большее сотрудничество. Наращивание европейского «мягкого» могущества пойдет в актив или в пассив для США лишь в зависимости от самой американской политики и от того выбора, который сделают Соединенные Штаты.

Заглядывая в будущее

Роберт Кейган недавно сформулировал афоризм: «Американцы происходят с Марса, а европейцы — с Венеры». Эта провокационная формула слишком упрощает различия между Америкой и Европой в подходе к вопросам мира и безопасности. Наивно думать, что у европейцев вызывает отвращение применение силы, в то время как американцы привержены ее использованию. В конце концов европейцы были в числе тех, кто настаивал на военном вмешательстве в Косове в 1999 году. Как показала война в Ираке, есть европейцы, предпочитающие Марс, и есть американцы, которым мила Венера. Несмотря на все это, успех европейских стран в создании зоны мира на территории, ранее опустошенной тремя франко-германскими войнами, вполне располагает их к мирному разрешению конфликтов.

В отличие от предыдущих этапов истории международных отношений, зоны мира, где применение силы более не считается приемлемым вариантом взаимодействия между государствами, стали возникать там, где большинство стран привержены либеральной демократической традиции. Это относится и к динамике отношений Соединенных Штатов с Европой, Канадой и Японией. Существование таких зон мира свидетельствует о нарастании значения «мягкой» силы по мере сближения стандартов допустимого поведения демократических государств. В своих отношениях друг с другом все развитые демократии — с Венеры.

Однако, как заметил британский дипломат Роберт Купер, отношения между развитыми демократическими странами — это сегодня только одно из трех важнейших измерений в мировой политике. В системе отношений, связывающих индустриализирующиеся и доиндустриальные общества, принцип баланса сил и роль военной мощи по-прежнему актуальны. Важными субъектами международных отношений становятся и неправительственные структуры. А борьба с международным терроризмом — это четвертая сфера, где «жесткая» сила остается решающей. Насколько европейцы поглощены обустройством собственного мира, совершенствованием преобладающих в нем законности и порядка, настолько же они не желают видеть серьезнейших угроз, с которыми сталкиваются развитые демократии. Точно так же, как американцам необходимо в своей стратегии уделять больше внимания «мягкой» силе, европейцам следовало бы укреплять свою «жесткую» мощь.

Но даже если они займутся этим и страны НАТО определят разделение труда и различные ниши на пространстве «жесткой» силы, то и тогда диспропорции между Европой и США скорее всего сохранятся. Поэтому возможен и другой благоприятный вариант «разделения труда», в котором «мягкая» сила Европы и «жесткая» сила Америки подыгрывали бы друг другу, как в комбинации «плохой полицейский — хороший полицейский». Отдельные элементы такого подхода можно было заметить на ранних этапах развития ситуации вокруг ядерной программы Ирана. Но данная стратегия эффективна только в том случае, если оба полицейских знают, что они играют в одну и ту же игру, и согласовывают свои действия. Именно этого так часто недоставало в последние годы.

Заключение

Некоторые аналитики предрекают, что США и Европа идут по пути раздоров и конфликта. Я настроен не столь пессимистически. Споры — да. Развод — нет. Во-первых, новые угрозы со стороны международного терроризма потребуют сотрудничества. Невозможно победить терроризм вне взаимодействия с другими странами. Несмотря на разногласия по Ираку, Европа и Соединенные Штаты смогли наладить сотрудничество в сфере антитеррористических мер.

Экономические интересы также играют консолидирующую роль. Если посмотреть на атлантическую экономику с точки зрения прямых иностранных инвестиций, то, несмотря на неизбежные торговые споры, видно, что она остается высокоинтегрированной. Но что еще более важно, несмотря на определенные различия ценностей, нет в мире двух других регионов, население которых столь глубоко привержено принципам демократии, индивидуальной свободы и защиты прав человека. Р. Кейган, переосмысливая свои аргументы, в заключении к своей книге написал, что, будучи демократическим государством, США нуждаются в легитимизации своей внешней политики. Вопреки точке зрения приверженцев «новой односторонности», считающих американскую демократию «оправдывающей самое себя», опросы общественного мнения показывают, что на самом деле американцы жаждут одобрения со стороны других демократий. А Европа еще долгое время будет оставаться домом для большинства таких демократий.

Неоднозначность концепции "мягкой силы" затрудняет ее операционализацию и измерение эффектов. Тем не менее, существуют подходы к практической оценке действия "мягкой силы".

Количество исследований, которые изучают методы, используемые для оценки "мягкой силы" и ее теоретические основы, остается малым, по сравнению с количеством статей, в которых обсуждаются политические цели или "выходы" использования "мягкой силы".

В теории и практике существует несколько основных подходов для анализа действия "мягкой силы". Они отличаются в силу различной концептуализации "влияния", а также типов данных, которые могут использоваться при определенном подходе.

При подходе "модель выходов" (outputs models) оценка влияния "мягкой силы" в большой степени опирается на методы оценки, почерпнутые из области PR. Тем не менее, и здесь нет единого мнения о том, как наилучшим образом операционализировать и измерять влияние. Методы данного подхода включают опросы, фокус-группы, глубинные интервью, контент-анализ СМИ, численность персонала на мероприятиях, включенное наблюдение. После сбора данных исследователь осуществляет анализ содержания, посредством кодирования отдельных видов информации в целях количественного анализа. Проблема заключается в том, что данный подход, как правило, выявляет и измеряет саму деятельность, а не ее результаты. Сторонники подхода допускают, что измерение процессов и "выходов" этой деятельности может обеспечить действительное доказательство производительности акторов - субъектов "мягкой силы".

Влияние существует, если признается тот факт, что организация по производству "мягкой силы" и ее распространению, безусловно, лучше, чем организации, которая вообще не производит ее.

В качестве доказательств действия "мягкой силы", Джеймс Паммента Pamment J. Articulating influence: Toward a research agenda for interpreting the evaluation of soft power, public diplomacy and nation brands // Public Relations Review. 2013. №40 (1). P. 94-109. предлагает принимать количество иностранцев, посетивших культурное мероприятие, проводимое страной-организатором. Например, в Англии на протяжении четырех лет проходил проект "Культурная Олимпиада", который привлек 5000 художников, участвующих в мероприятиях проекта, что показывает уровень вовлеченности иностранцев как доказательство мягкой силы. Принимая основные допущения подхода, в работе мы также рассматриваем проекты и мероприятия, проводимые в области "высшего образования", и количество участников.

Эффективность инструментов "мягкой силы" измеряется в соотношении с заявленными целями. Поэтому, во-первых, необходимо проанализировать цели, которые должны быть измеряемыми и достижимыми, и результаты. Во-вторых, необходимо оценить деятельность и процессы кампании, такие как распределение ресурсов, произведенные результаты, количество и состав участников, подвергшихся воздействию кампании. Третий этап заключается в комплексном анализе результатов, которые относятся к идентифицируемым изменениям в политической среде, или в поведении участников. Изменения в среде могут быть проанализированы, например, с помощью ивент-анализа дипломатических, деловых и культурных связей. Изменения участников могут выявить опросы, интервью, а также объемы и направления туристического потока и потока студентов.

Следующий возможный подход - это оценка результатов деятельности организаций (outcome models) Там жe. , который также имеет такие названия, как карты результативности, логические модели, диаграммы средств и целей, стратегические карты. Целью анализа эффективности при данном подходе является не оценка всех возможных результатов от трансляции "мягкой силы", а только тех, которые относятся к целям определенной организации, использующей мягкую силу.

Отличие от первого подхода в том, что здесь проводится измерение эффективности организации в производстве "мягкой силы" для достижения поставленных целей, а не эффективности "мягкой силы" как таковой. Поэтому, при использовании этого подхода, мы можем рассматривать определенных акторов, задействованных в использовании высшего образования с целью применения "мягкой силы", а именно, их программы, стратегии, результаты, новые возможности и препятствия их деятельности.

Недостатком данного подхода является то, что он недооценивает влияние вспомогательных средств влияния, таких как радиовещание, социальные сети, личностные характеристики объектов "мягкой силы", например, русские корни или личные знакомства, деятельность "мелких" акторов за рубежом, таких как частные предприниматели, использующие российскую символику, продукцию для ведения бизнеса. Кроме того, исследователи склонны игнорировать негативное влияние "мягкой силы", связанное с ее назойливостью или пропагандистским стилем. Теория влияния, на которой основан этот подход, подчеркивает важность конкретных изменений, которые происходят в области политики. Неявным и проблематичным остается то, что "мягкая сила" является лишь одним из способов среди многих для достижения политических целей, поэтому факторы изменений сложно идентифицировать.

Однако объективная оценка данных становится источником "жизненной силы" организации, которой необходимо оправдать свой бюджет, работу организационных структур, методы работы, и даже продолжение существования этой организации. Таким образом, данный подход концентрирует внимание исключительно на достижении организационных целей. Эти результаты обычно предоставляются лишь центральному правительству, и не всегда объективно.

Подход "модели восприятия" - другой альтернативный метод, который предполагает сбор данных о настроениях и мнениях иностранных граждан, с целью понять, влияет ли "мягкая сила" на то, как люди думают. Основной задачей является не оценка конкретных социальных изменений или способности организации в достижении результатов, а оценка знаний и ценностей людей, которые могут стимулировать эти изменения. Однако здесь существует проблема в том, что наиболее известные и обширные опросы общественного мнения, носят слишком общий характер, и не позволяют анализировать конкретные эффекты инструментов "мягкой силы". Поэтому они, скорее, будут полезны для изучения контекста действия мягкой силы, а не для оценки ее результатов.

По мнению Джеймса Паммента, индекс национальных брендов является наилучшим примером опроса с учетом современных дискуссий о мягкой силе. Хотя данный индекс измеряет репутацию 50 стран в таких секторах, как туризм, культура и управление, он не учитывает, как и все остальные рейтинги, каузальной связи между организационными целями и результатами. Индексы могут помочь нам лишь выделить основные ценности, нормы и стереотипы, которые, предположительно, могут содействовать или препятствовать желаемым результатам. При этом, по-прежнему остается неочевидным, какие факторы, помимо "мягкой силы", могли оказать влияние на восприятие страны, а также какие именно компоненты "мягкой силы" являются наиболее весомыми и эффективными.

Сетевой подход - еще одна альтернатива в анализе действия "мягкой силы". Традиционная дипломатия включает в себя тщательное взращивание отношений с другими странами, в том числе стратегии включения единомышленников в политические сети или видных деятелей гражданского общества, которые также включаются в сети взаимоотношений. В рамках данного подхода необходимо определить ключевых влиятельных игроков, "агентов изменений", то есть лиц, которые, как правило, занимают лидирующие позиции в соответствующей социальной сфере, имеют доступ к большому количеству "узлов" или сами являются ими в социальной сети. Эти акторы распространяют основные сообщения от своего имени, которые могут помочь изменить общественное мнение. Оценка сетевых отношений является сравнительно новым направлением и концентрируется на восприятии отношений через прикладные исследования, интервью, фокус-группы. Для измерения прочности сетей, используются такие понятия как доверие, удовлетворённость, взаимный контроль, целеустремленность.

Например, во Франции, в процессе ежегодной правительственной оценки измеряется степень, в которой французский язык используется в многосторонних форумах, например, по числу французских участвующих экспертов, количеству руководящих должностей, занимаемых французами. Предполагается, что участие французских политиков, занимающих руководящие должности, а также использование французского языка является показателем степени присутствия власти и влияния французской нации. Таким образом, ресурсом мягкой силы здесь выступают ключевые позиции в сетях отношений и разумное управление этими отношениями. В случае с высшим образованием, такими "узлами" могут являться ректоры партнерских вузов, преподаватели, читающие курсы в вузах за рубежом, а также отдельные научные деятели, студенты.

Однако отношения могут быть измерены и за пределами восприятий, например, через идентифицируемые связи, обмены и взаимодействия. В работе мы используем метод сетевого анализа студенческой мобильности для выявления наиболее влиятельных "узлов" - стран в сети международного высшего образования.

В целом, различные подходы к анализу действия "мягкой силы" могут выявить различные ее проявления. Поэтому от поставленных нами задач зависит и подход к анализу действия "мягкой силы" или ее отдельных компонентов.

По мнению П. Паршина, существует множество разногласий по вопросам измерения "мягкой силы" и определяющих ее факторов, способов ее обретения. Тем не менее, попытки измерения "мягкой силы" предпринимались.

Например, исследование Грегори Тревертона и Сета Джонса Treverton G. F., Jones S. G. Measuring National Power // RAND Corporation conference proceedings series. RAND Corporation, 2005. P. 1-35., проведенное в 2005 году, в котором были разработаны подходы к измерению силы страны (nation power), одной из составляющих которой стала и "мягкая сила". Авторы демонстрируют различные индикаторы "мягкой силы", например, технологические инновации, поддержка других стран в виде помощи в образовании, распространения языка, популярность и распространенность национального искусства, фильмов, литературы, потоки туристов, мигрантов, телефонные и интернет-коммуникации, количество иностранных студентов. Однако это лишь возможные варианты операционализации понятия "мягкая сила", которые не были апробированы исследователями, поэтому нельзя воспринимать эти индикаторы, как работающие и отражающие полную картину действия "мягкой силы". Кроме того, авторы закономерно обращают внимание на то, насколько популярность лидера страны влияет на действие "мягкой силы". В этом они видят проблему объективной оценки.

Существуют и другие прикладные исследования "мягкой силы", которые заключается в построении становых рейтингов. Например, индекс национальных брендов - NBI, разработанный С. Анхолтом в 2005 году, который строится на основе опроса респондентов из 50 стран. Как было упомянуто ранее, рейтинги могут использоваться для оценки общей ситуации в области "мягкой силы", выявлять тенденции. Но для более объективного анализа следует учитывать контекст, анализировать более глубокие особенности каждой страны.

Эпистемологические допущения к концепции мягкой силы

Определение власти исключительно как возможности заставить людей изменить поведение посредством силы или угроз является ограниченным, так как существует и другая сторона власти - гибкая, а "воздействие привлекательностью" на другие страны или людей часто позволяет достичь того, чего вы хотите". Най Дж. С. Гибкая власть: как добиться успеха в мировой политике. Новосибирск: ФСПИ «Тренды», 2006. С. 141-149. Однако важно осознавать и специфицировать условия, в которых "привлекательность" с наибольшей вероятностью позволит достичь желаемых целей, а в каких условиях она не будет работать эффективно или вообще не будет иметь никакого значения. Тем не менее, как уже отмечалось нами выше, действие мягкой силы трудно оценить в силу следующих факторов - допущений , которые следует иметь ввиду:

1. Одной из проблем использования мягкой силы властью является сложно поддающийся контролю феномен "привлекательности". Задача власти здесь состоит в том, чтобы направлять силу и мощь "мягкой силы", продуцируемой народом, в нужное ей русло. "Сам факт, что именно гражданское общество выступает источником большей части мягкой силы, не опровергает существования силы как таковой". Там же. С. 141-149. В частности, университеты создают свою собственную "мягкую силу", которая может противоречить или соответствовать целям государства. Но и здесь существует ряд инструментов со стороны государства, которые способствуют или препятствуют деятельности тех или иных организаций и институтов. В случае России, цели государственных университетов и государства совпадают.
2. Мягкая сила скорее будет иметь эффект в странах с подобной культурой и ценностями. Это зависит также от языковых сходств и сложности уровня изучения иностранного языка, например, в целях получения образования в другой стране. Для того, чтобы преодолеть эти ограничения, необходима постепенная адаптация, подготовка к новой культурной и языковой среде. Для этого организовываются принимающей подготовительные и языковые курсы (например, в НИУ ВШЭ, Россотрудничестве).
3. Действие мягкой силы "рассеивается" на множество лиц, которые, к тому же, не всегда проявляют изменения в отношении к стране. "Привлечение" продуцирует скорее общее воздействие, чем специфическое. Эти воздействия трудно наблюдать и контролировать.
4. Как следствие из предыдущего пункта, мягкая сила редко может быть применима и идентифицируема в достижении конкретных целей. Она служит для приближения к более общим целям, которые стоят перед той или иной страной.
5. Помимо факторов мягкой силы, могут действовать другие факторы, побуждающие индивидов изменять свое восприятие, поведенческие реакции. Например, применение, так называемой, жесткой силы, военно-силовых методов, которые могут усилить или "перебить" эффект мягкой силы.
6. Эффективность институтов "мягкой силы" (в том числе, высшего образования) может быть оценена в долгосрочной перспективе, так как процесс обучения, восприятия ценностей и культуры, а также распространения накопленного знания среди людей в другой стране требует длительного времени и терпения со стороны реализаторов и идеологов "мягкой силы".
7. Наконец, не стоит забывать об ограниченности и несовершенстве данных, используемых для мониторинга деятельности институтов, нацеленных на применение "мягкой силы".

Выводы по главе

1. Конкретное понимание способов применения "несиловых" методов и структур в современных международных отношениях является крайне необходимым, однако, как в концептуализации понятия, так и в прогнозировании эффектов "мягкой силы" в среде теоретиков и практиков наблюдаются разногласия;
2. Агрессивная пропаганда национальных ценностей, некорректное и неосознанное использование инструментов мягкой силы могут подорвать международное влияние страны и "перебить" позитивные эффекты "мягкой силы";
3. Субъектами "мягкой силы" могут быть не только государственные органы, но и некоммерческие организации, общественные фонды, и отдельные личности;
4. Инструменты "мягкой силы" должны продуцировать ценности, блага, как для граждан страны, так и для иностранцев, которых они призваны привлекать, побуждать к положительным действиям в отношении конкретной страны и ее жителей;
5. "Мягкая сила" может пониматься как это набор инструментов, с помощью которых многоканально транслируются нематериальные ценности определенного государства на частных или публичных акторов другого государства для достижения политических целей без использования военно-силовых методов

Мягкая сила

Идея использовать «мягкую силу» для установления власти восходит к древнекитайским философам, таким как Лао-цзы , жившем в 7 веке до н. э. . В мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет . Но самым наглядным примером «мягкой силы» является женская привлекательность, в отличие от мужской «жесткой силы».

В русском языке наиболее распространенным синонимом данного термина является «пряник», в отличие от «кнута», но он не применяется в контексте использования культурных и демократических ценностей для установления власти.

Что делает мягкую силу мягкой?

Основами мягкой силы являются культурные и политические ценности, институты, которые способны притягивать других, «хотеть того, чего хотите вы». .

Примеры мягкой силы:

Политические ценности и институты:
- демократические выборы, многопартийность
- права человека
- свобода
- благотворительность (например, план Маршалла и восстановление Японии после Второй мировой войны)
Культурные ценности:
- музыка (например, джаз, рок-н-ролл)
- фильмы (например, голливудские высокобюджетные фильмы)
- английский язык, литература
Потребительские предпочтения:
- Coca-Cola, Snickers
- джинсы, модная одежда
- инновационная техника и технологии (Microsoft, Apple)

Критика мягкой силы

Концепция мягкой силы была подвергнута критике как неэффективная такими авторами, как Нил Фергюсон (Niall Ferguson) в предисловии к Colossus . По его мнению субъекты международных отношений должны реагировать только два типа стимулов - экономические и военные санкции.

Часто бывает трудно отличить последствия мягкой силы и других факторов. Например, Дженис Маттерн (Janice Bially Mattern) утверждает, что использование Джорджем Бушем фразы «вы с нами или против нас» было применением мягкой силы, так как никакой явной угрозы не подразумевало. Тем не менее, некоторые авторы видят в ней «неявную угрозу», поскольку прямые экономические или военные санкции следуют из фразы «против нас».

В России доминирует критика «мягкой силы», а не обсуждение возможности ее применения на пользу России. С одной стороны, «мягкая сила» воспринимается как «недостойное» (манипулятивное) средство реализации собственных интересов. С другой стороны, становятся невостребованными поиски нормативного объединяющего идеала, способного сформировать ядро «мягкого» потенциала.

Одно из направлений во внешней политике США, является проведение политики «Мягкой силы » (Soft power). Мягкая сила - это способность государства (союза, коалиции) достичь желаемых результатов в международных делах через убеждение (притяжение), а не подавление (навязывание, принуждение). «Мягкая сила» действует, побуждая других следовать (или добиваясь их собственного согласия следовать, или делая выгодным следование) определённым нормам поведения и институтам на международной арене, что и приводит её носителей к достижению желаемого результата фактически без принуждения" (хотя и здесь, конечно, может быть определённая вынужденность поведения, обусловленная отсутствием иной альтернативы). Это понятие принадлежит известному американскому политологу Джозефу С. Най-младшему . Политика «мягкой силы » - это незаметное, неосязаемое распространение среди населения симпатии к Америке, чувства её превосходства над своей страной.

Ссылки

Прочее

Giulio Gallarotti, Cosmopolitan Power in International Relations: A Synthesis of Realism, Neoliberalism, and Constructivism, NY: Cambridge University Press, 2010, how hard and soft power can be combined to optimize national power
Giulio Gallarotti, The Power Curse: Influence and Illusion in World Politics, Boulder, CO.: Lynne Rienner Press, 2010, an analysis of how the over reliance on hard power can diminish the influence of nations
Giulio Gallarotti. «Soft Power: What it is, Why itâs Important, and the Conditions Under Which it Can Be Effectively Used» Journal of Political Power (2011),

Soft Power and US Foreign Policy: Theoretical, Historical and Contemporary Perspectives, ed Inderjeet Parmar and Michael Cox, Routledge, 2010
Steven Lukes, "Power and the battle for hearts and minds: on the bluntness of soft power, " in Felix Berenskoetter and M.J. Williams, eds. Power in World Politics, Routledge, 2007
Janice Bially Mattern, "Why Soft Power Is Not So Soft, " in Berenskoetter and Williams
J.S. Nye, "Notes for a soft power research agenda, " in Berenskoetter and Williams
Young Nam Cho and Jong Ho Jeong, "China’s Soft Power, " Asia Survey,48,3,pp 453-72
Yashushi Watanabe and David McConnell, eds, Soft Power Superpowers: Cultural and National Assets of Japan and the United States, London, M E Sharpe, 2008
Ingrid d’Hooghe, "Into High Gear: China’s Public Diplomacy’, The Hague Journal of Diplomacy, No. 3 (2008), pp. 37-61.
Ingrid d’Hooghe, «The Rise of China’s Public Diplomacy», Clingendael Diplomacy Paper No. 12, The Hague, Clingendael Institute, July 2007, ISBN 978-90-5031-1175 ,36 pp.
"Playing soft or hard cop, " The Economist, January 19, 2006
Y. Fan, (2008) «Soft power: the power of attraction or confusion», Place Branding and Public Diplomacy, 4:2, available at http://bura.brunel.ac.uk/handle/2438/1594
Bruce Jentleson, «Principles: The Coming of a Democratic Century?» from American Foreign Policy: The Dynamics of Choice in the 21st Century
Jan Melissen, "Wielding Soft Power, " Clingendael Diplomacy Papers, No 2, Clingendael, Netherlands, 2005
Chicago Council on Global Affairs, «Soft Power in East Asia» June 2008
Joseph Nye, The Powers to Lead, NY Oxford University Press, 2008
Nye, Joseph,
Joshua Kurlantzick, Charm Offensive: How China’s Soft Power is Transforming the World (Yale University Press, 2007). Analysis of China’s use of soft power to gain influence in the world’s political arena.
John McCormick The European Superpower (Palgrave Macmillan, 2006). Argues that the European Union has used soft power effectively to emerge as an alternative and as a competitor to the heavy reliance of the US on hard power.
Ian Manners, Normative Power Europe: A Contradiction in Terms?, http://www.princeton.edu/~amoravcs/library/mannersnormativepower.pdf
Matthew Fraser, Weapons of Mass Distraction: Soft Power and American Empire (St. Martin"s Press, 2005). Analysis is focused on the pop culture aspect of soft power, such as movies, television, pop music, Disneyland, and American fast-food brands including Coca-Cola and McDonald"s .
Middle East Policy Journal: Talking With a Region

Salvador Santino Regilme, The Chimera of Europe’s Normative Power in East Asia: A Constructivist Analysis Regilme, Salvador Santino Jr. (March 2011). «The Chimera of Europe’s Normative Power in East Asia: A Constructivist Analysis ». Central European Journal of International and Security Studies 5 (1): 69-90.

Геополитика и «сила» в международных отношениях
Типы власти	Экономическая сила · Продовольственная сила · Мягкая сила · Жёсткая сила · Умная сила · Политическая сила (Machtpolitik Реальная политика)
Властные и сравнительные статусы важнейших государств	Гипердержава · Сверхдержава (Потенциальная сверхдержава · Военная сверхдержава · Ядерная сверхдержава · Космическая сверхдержава · Экономическая сверхдержава · Энергетическая сверхдержава · Демографическая сверхдержава) · Великая держава · Региональная держава · Ближняя держава · Военная держава · Ядерная держава · Космическая держава · Экономическая держава · Энергетическая держава · Демографическая держава
Историческая геополитика и гегемония	Исторические сверхдержавы · Исторические державы · Колониальные державы · Европейский «век» · Азиатский «век» · Римский «мир» · Монгольский «мир» · Британский «мир» · Американский «мир» · Советский «мир» · Китайский «мир» · прочие «миры» · Центральные державы · Державы Оси · Союзники
Теория и история	Баланс сил (Военно-стратегический паритет) · Историческая держава · Теория перехода державы · Вторая сверхдвержава · Крах сверхдержавы · Распад сверхдержавы · Евроатлантизм
Организации и группы	Большая восьмёрка (G8) · Большая двадцатка (G20) · Группа 77 (G77) · БРИКС · Группа одиннадцати · ШОС · НАТО · ОДКБ · АНЗЮС · ОПЕК

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Мягкая сила" в других словарях:

Жёсткая сила (англ. hard power) форма политической власти, связанная с применением военного и/или экономического принуждения для коррекции поведения или интересов других политических сил. Согласно названию эта форма политической власти… … Википедия

- (англ. smart power) форма политической власти, согласно Джозефу Наю способность сочетать жёсткую и мягкую силу для формирования выигрышной стратегии . Согласно Chester A. Crocker, Fen Osler Hampson и Pamela R. Aall умная сила включает… … Википедия

Вам могут быть интересны следующие материалы

Почему люди должны выбирать между добром и злом Нравственная составляющая индивида

Производная ФКП. Условия Коши-Римана. Аналитические функции. Функции комплексной переменной. Дифференцирование функций комплексной переменной. Условия Коши-Римана Значение производной функции комплексного переменного в точке

Розетки

Провода и кабели

Заземление

Инструменты

Источники света

Светильники