Мигранты в российских школах. Мигранты — самые благодарные ученики, подтвердило исследование в школах. Мигранты как ученики
Дети - наше будущее? Да! И не только лично наши. Дети, живущие в нашей стране, - это будущее государства. А поскольку государство многонациональное, то очевидно - наше будущее очень зависит от того, как решаются национальные проблемы в самом раннем возрасте.
Возьмем наиболее острый вопрос: дети мигрантов.
В России только в 2016 году более 14 млн. иностранных граждан и лиц без гражданства были поставлены на миграционный учет. Многие из них приехали с детьми. Семейные мигранты по сравнению с другими категориями более дисциплинированны. Более того, они чаще всего планируют длительные сроки пребывания в России и в перспективе собираются здесь остаться жить и работать. То есть их дети - во многом наше будущее.
Как им живется в нашей стране? Как они адаптируются к новой действительности? Какое отношение у них сформируется к России, когда они вырастут?
С одной стороны, в правовом поле всё вроде бы хорошо. С момента прибытия в страну несовершеннолетние дети иностранных трудовых мигрантов попадают в правовое поле РФ. На них распространяются такие же правила, как и на взрослых: необходимо оформить временную регистрацию, с которой их пребывание в стране становится легитимным.
ПОДРОБНЕЕ ПО ТЕМЕ
Прибывшим вместе с родителями-мигрантами несовершеннолетним гарантированы правовые условия, уравнивающие их с российскими сверстниками. Для чиновников нет разницы, временная или постоянная регистрация у ребенка. Если ребенок дошкольного возраста, то родители-иностранцы так же, как и российские родители, могут поставить его в очередь в ясли или детский сад, а затем, дождавшись предоставления места, отправить его в выбранное учреждение.
Если ребенок достиг школьного возраста, то он может посещать среднее учебное заведение. Права этого ребенка на образование в России защищены Конституцией РФ и комплексом нормативно-правовых документов федерального и регионального уровня начиная с закона «Об образовании», а также международной Конвенцией о правах ребенка. Доступ детей мигрантов в учреждения среднего и высшего профессионального образования России также происходит без юридических ограничений, хотя и на платной основе.
Однако, есть НО. И их минимум три.
Первое - информация. Иностранные трудовые мигранты, как правило, не обладают всей полнотой информации как о своих правах и обязанностях, так и о правах и обязанностях своих детей. Это существенно замедляет процесс их интеграции в российское общество. Многие из мигрантов чувствуют себя относительно бесправными, чужеродными - и это чувство передается их детям. Однако вопрос здесь скорее не в реальном бесправии, а в низкой информированности о своих правах.
Второе НО - административное. Должностные лица на местах - директора детских садов, школ и других образовательных учреждений в некоторых случаях злоупотребляют своим положением и правовым невежеством мигрантов. Так, они могут потребовать документ о регистрации ребенка, а в случае его отсутствия отказать в приеме в свое учреждение, хотя согласно российскому законодательству отсутствие регистрации ребенка в подобной ситуации не должно быть препятствием.
Третье НО в основе своей имеет изоляционистскую позицию многих родителей-мигрантов. Есть существенный процент семей, в которых не предпринимаются достаточные усилия для инкорпорации детей в российское социально-культурное пространство. Детей не отдают в соответствующие их возрасту российские учреждения, держат их в рамках своей этнической общины, общаются с ними только на родном языке. В результате эти дети не знают русский язык, для них чужд российский менталитет, они живут в нашей стране как посетители. Очевидно, что последствия такой практики негативны как для самих детей (они долгие годы не могут адаптироваться к российской реальности), так и для страны в целом.
Парадокс: правовое поле предоставляет детям мигрантов реальные возможности адаптации в обществе, но у самого общества не хватает механизмов заставить эти возможности работать.
Что мы получим в долгосрочной перспективе? Изолированные субкультуры потомков мигрантов, негативно относящиеся к носителям российского менталитета? Или гармоничную систему отношений представителей разных наций на территории завтрашней России?
Чтобы выйти из этого порочного круга, нужен комплекс системных мер. Прежде всего это научные исследования. Сегодня такие работы ведутся. Только за последний год Российский государственный социальный университет по заказу государства провел более десятка масштабных исследований, в которых так или иначе изучалась тема трудовой миграции. Эту работу нужно продолжать и расширять, концентрируясь на проблемах жизненного пути подрастающего в семьях мигрантов молодого поколения. Нужна комплексная программа государственных мер, ориентированная на интеграцию детей-мигрантов - без потери их национальной идентичности - в российское общество.
Мы должны помнить: проблема детей сегодняшних мигрантов - это завтрашняя проблема нашего многонационального общества в целом.
Ситуация критическая, говорят некоторые. Треть мигрантов в школах Санкт-Петербурга не знают русского языка (согласно исследованиям профессора РГПУ имени Герцена Ирины Лысаковой , проведенном в нулевые годы). Сейчас число детей, не говорящих по-русски, уже гораздо больше – так считают многие. Учителя не справляются. Уровень образования падает. Родители бегут из «мигрантских» школ, и из «мигрантских» районов… Но так ли это?
Это – всего лишь предположения, слова или частный локальный опыт. Но это слова, которые при частом пересказывании обретают всеобщность и достоверность мифа. И эти мифы кажутся реальнее самой реальности.
«Раньше эти люди назывались лимитчики»
Научно-учебная лаборатория социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) при поддержке Центра фундаментальных исследований НИУ-ВШЭ провела большое четырехлетнее исследование ситуации в школах Петербурга и Московской области. В нем приняли участие 704 школы и 7300 учеников, 20 ПТУ и 800 их учащихся в Петербурге, 50 школ, 860 учителей и 3400 учеников в Подмосковье. И — 650 детей-мигрантов, неграждан России…Потому что именно о них ученые хотели узнать правду.
Петербург не случайно оказался в эпицентре исследования: Северная Пальмира — столица современной миграции.
По оценкам Комитета по образованию правительства Петербурга, половина первоклассников города – дети мигрантов. В каждом районе Петербурга есть хотя бы одна школа, в которой этих учеников более 25%.
Их родители считают родными 44 языка. Чаще всего они говорят на азербайджанском, армянском, украинском, грузинском, узбекском, таджикском, белорусском, лезгинском, киргизском, татарском, осетинском, аварском, молдавском, казахском…
Впрочем, иноязычные дети в школах – это не российский феномен. Немецкий исследователь образования Райнер Леманн указывал, что уже в нулевые годы в 12% школ Германии более половины учеников происходили из приехавших в Германию семей, а дети-мигранты в возрасте до пяти лет составляли более 60% всех будущих первоклассников в Нюрнберге (67%), Франкфурте (65%) Дюссельдорфе и Штутгарте (64%).
После волны миграции с Ближнего востока, хлынувшего в Германию в 2015 году, этот процент должен увеличиться в полтора-два раза!
На Западе мигрантом первого поколения считается тот, кто родился на территории принявшей его страны. Мигрант второго поколения – тот, у кого хотя бы один из родителей родился за пределами этой страны. Это определение не работает в России: большинство мигрантов, с которыми мы сталкиваемся, родились в общей для нас стране – СССР.
«Дети из Украины… я их даже не считаю мигрантами, – задумчиво говорит директор одной из петербургских школ. – Мигранты – когда они чем-то от других детей отличаются. А если все дети одинаковые… язык такой ребенок знает, культуру знает, нравы знает… ну это какой же мигрант?»
Одноклассники тоже не рассматривают этих детей как «заметное меньшинство» («visible minority») – так в терминах социологии маркируются чужаки. К «заметным меньшинствам», как выяснили социологи, петербургские школьники относят приезжих из Средней Азии и Закавказья (Азербайджан, Армения, Грузия) и… из республик Северного Кавказа (несмотря на то, что все эти дети и являются гражданами России). В этом заключается российский парадокс.
И еще один парадокс
Первый вопрос, который петербургские родители задают администрациям школ на дне открытых дверей, звучит так: сколько у вас «ЭТИХ»? Ну, которые не говорят по-русски?.. Услышав ответ, поворачиваются к дверям и отправляются на поиск школы, где мигрантов поменьше. Вместе с ними принимаются искать «самую русскую в районе школу» и «понаехавшие» родители.
«Мы приехали в Россию, чтобы здесь жить, – объяснили они социологам, – и наши дети должны изучать русский язык и учиться вместе с русскими сверстниками».
Родители с Кавказа, надо сказать, проявляют в поисках «самой русской школы» больше упорства. Россияне сдаются быстрее и ведут своего ребенка к ближайшему школьному крыльцу. Неважно, сколько в школе мигрантов – только бы она подходила им по другим показателям (учителя, кружки и секции и п. т.).
Жалоба «Понаехали тут всякие…» в реальности на образовательную стратегию российских семей пока серьезно не влияет.
Мрачный окраинный район…
Вот как выглядит одна из петербургских школ, принимающая детей-мигрантов.
«Мрачный окраинный район, много заколоченных домов, – рассказывает один из исследователей. – А школа – хорошая, живая. На доске объявлений мы увидели фотографию молоденькой учительницы с пояснением: она после окончания вуза вернулась преподавать в родную школу. А это, на мой взгляд, показатель того, что в школе – уютная, комфортная атмосфера.
Учителя – люди активные, увлеченные своим делом. Родители ходят на все родительские собрания. Ученики, вопреки нашим ожиданиям, выглядят хорошо: вежливые, опрятные… Директор школы, в которой учатся дети-мигранты из заколоченных домов, говорит: «Мы всегда учили такой контингент. Просто раньше эти люди назывались – лимитчики. Теперь называются – мигранты».
Самое важное – кто будет вашим соседом по лестничной клетке
Москва, ВДНХ, фонтан «Дружба народов». Фото: с сайта academic.ru
Западные социологи признают, что попытки интегрировать в социум толпы приезжих часто оказываются провальными. Американские социологи Алехандро Портес и Минь Жу даже выдвинули теорию «сегментной ассимиляции»: она основана на косвенном признании того, что мигранты вообще не могут ассимилироваться в принимающее их общество. Эти люди готовы приспособиться разве что к маленькому сегменту нового социума: наладить контакты с кем-то на лестничной клетке и – перенять привычки и взгляды на жизнь своего соседа.
Проблема, следовательно, не в том, как работают государственные интеграционные программы, а в том, кто окажется твоим соседом по лестничной клетке!
Россия счастливее своих западных соседей. Даже если сегодня в школе половина первоклассников не говорит по-русски, в нашей стране не знают феномена, который социологи называют «последствиями недобровольной миграции». Речь идет о детях, чьих предков когда-то насильно привезли в страну.
Историческая память каждой семьи значит очень много. Она подталкивает детей не принимать нормы того общества, которое жестоко обошлось с их предками. Такие дети формируют свою культуру, которую исследователи давно уже назвали «антишкольной». Базируется она на презрении к стране проживания, к ее законам, к тем, кто их учит в школе и – особенно к тем сверстникам, которые прилежно и хорошо учится.
Классический пример – корейцы, насильно завезенные на работы в Японию во время Второй мировой войны.
«Сегодня в Японии о потомках этих недобровольных мигрантов бытует примерно такое же мнение, как об пуэрториканцах в Америке, – рассказывает руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) Даниил Александров . – Корейские дети не хотят учиться, собираются в банды, а корейские кварталы в японских городах считаются самыми опасными. Зато в США, куда корейцы приезжают как добровольные мигранты, они являют собой пример одной из самых успешных этнических групп: легко ассимилируются в американское общество, являются прилежными учениками в школе и в вузе, делают прекрасные карьеры».
В США есть свои недобровольные мигранты, – потомки африканских рабов, привезенных в США. Они живут в стране много поколений, но так и остались мигрантами, не принимающими ее культуры. Эти подростки даже в школе отвергают ценности образования и относятся к отличникам как к маргиналам. На школы, где таких детей – большинство, власти давно уже махнули рукой.
Национальность не влияет на дружбу
Учитывая этот печальный опыт, исследователи из лаборатория социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) задались вопросом: как дети-мигранты относятся к учителям и сверстникам? Бойкотируют ли россияне своих сверстников из семей мигрантов? Есть ли в петербургских школах сегрегация по этническому признаку?
Был применен необычный социологический метод – сетевой анализ (Social Network Analysis). Каждый ребенок из 419 классов в 104 школах Петербурга называл в анкете своих друзей, приятелей и тех, с кем он просто общается в классе. Его ответы проверялись по анкетам его одноклассников. Затем ученые расчертили схему сети взаимоотношений всех учеников и составили полные карты общения для всех классов.
Среди участников опроса были украинцы и белорусы (22, 4%) азербайджанцы (9,1%), армяне (13, 1%), народы Средней Азии (10,3%) и Северного Кавказа (8, 5%), грузины (6%), другие народы (финны, немцы, эстонцы, литовцы, латыши, буряты, калмыки, китайцы, корейцы)– 0,7%. Еще 8,5% детей происходили из смешанных семей (например, украино-молдавских).
Выяснилось, что национальность учеников не влияет на отношение к ним в классе. Россияне (этническое большинство) при выборе школьных друзей не обращают внимания, откуда приехали их одноклассники и кто они по национальности.
Кстати, 20% среди детей этнического большинства сами оказались внутренними мигрантами (то есть приехали в Петербург из других регионов России).
«Русские дети в исследованных нами школах дружат со всеми: они не выбирают себе друзей по этническому принципу. И это нас порадовало, – рассказал руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербург) Даниил Александров – Такая ситуация складывается, если в каждом классе насчитывается примерно по 8 иноязычных детей.
Если же в классе 1 или 2 иноязычных ребенка, то картина – иная: возникают мигрантские коалиции, противостоящие остальному классу.
Например, для меня было полной неожиданностью, что, оказавшись в русскоязычном классе, подружились армянин и азербайджанец. Не то что бы это невозможно, но – нетривиально. Более того – у этих ребят возникла самая искренняя и нежная дружба. Мотив оказался таков: «мы оба с Кавказа, а все кавказцы дружат». Если вместе с русскими в одном классе учатся узбек и азербайджанец, они объединяются, говоря: «мы – мусульмане, у нас свои обычаи, мы не похожи на русских».
Иноязычные дети находят способ консолидироваться, даже если для этого нужно присвоить себе новую идентичность.
23, 6% детей из семей, говорящих на азербайджанском, армянском, грузинском, кабардинском, лезгинском, таджикском, узбекском, киргизском языках, называли себя в анкетах русскими! Социологи предположили, что слово «русский» служит для них синонимом понятия «гражданин России».
Как учеба?
Петербургских социологов волновало, как относятся дети-мигранты к учебе? Какова норма иноязычных детей в классе? Не станут ли они со временем, подобно чернокожим ученикам в школах США, питательной средой для разрушительной «атнишкольной культуры»?
Ученикам из 598 школ Санкт-Петербурга в возрасте от 14 до 16 лет раздали анкеты, где отношение к учебе было измерено серией из десяти вопросов («Учеба в школе – это напрасная трата времени»; «Можно достичь успеха в жизни, даже если плохо учишься», «Я готов ездить в школу далеко от дома, лишь бы она была хорошая» и т.д.).
И вот еще одно открытие: мотивация к учебе у детей-мигрантов значительно выше, чем у их одноклассников.
Они считают ценностью хорошее образование.
Рухнул миф и о том, что мигранты учатся плохо. Оказалось, все дети, родившиеся в Петербурге, учатся ОДИНАКОВО (в зависимости от своих способностей, мотивации и пр.), но независимо от их этнического происхождения. Даже среди учеников гимназий и лицеев с высокими академическими требованиями социологам не удалось обнаружить статистически значимых различий между успеваемостью детей-мигрантов и большинством их одноклассников.
Важно подчеркнуть: речь идет о детях-мигрантах, родившихся в Петербурге.
У тех, кто приехал в Россию в школьном возрасте (после 7 лет) успеваемость хуже. Просто эти дети (26,7% от всех детей-мигрантов Петербурга, участвовавших в исследовании) хуже владеют русским языком.
Именно с ними и должны усиленно работать школьные учителя.
«Педагогические коллективы этих школах знают, что такое работа с логопедом и не боятся дополнительных занятий по русскому языку, – рассказывает Даниил Александров. – Такие занятия становятся огромной нагрузкой для учителей. Но в школе на это идут: ведь овладение русским языком является ключевым для обучения детей-мигрантов».
Говорите с мамой по-русски!
«Большинство родителей-мигрантов признают авторитет школы.
Более того – по ряду пунктов школа для них – это ключевой институт адаптации в обществе, – говорит руководитель Научно-учебной лаборатории социологии образования и науки НИУ ВШЭ (Петербурга). – Школа – это социальное российское пространство, с которым родители-мигранты сталкиваются ближе всего. Ее требования к поведению, одежде, питанию детей для них являются образцовыми и непререкаемыми.
Интересно, что в азербайджанской культуре, где женщины живут в семье, а мужчины общаются с внешним миром, (если предстоит серьезный разговор с директором школы – придет отец, а если вызывает на беседу учительница, то – мать), школа оказывается единственным местом, куда азербайджанская женщина может устроиться на работу: например, уборщицей или гардеробщицей.
Мужья никогда не отпустили бы своих жен работать. Но выполнять какие-то обязанности в школе, где учатся их дети, – другое дело.
Многие родители пытаются выучить русский язык именно через школу. Иногда посредниками становятся их собственные дети, приносящие язык из школы в семью».
Сегодня ученики-мусульмане могут питаться халяльной пищей далеко не в каждой школьной столовой, а девочкам запрещено надевать на занятия исламскую одежду. Однако в Петербурге родители-мигранты принимают эти ограничения и признают их легитимными.
«В семье обязательно должен быть полицейский»
О чем мечтают дети-мигранты в петербургских школах?
72% из них ответили социологам, что намерены учиться в вузах. Либо – на врача, либо – на полицейского.
«Мальчики – особенно азербайджанские – ответили: мы пойдем либо в Полицейский колледж в Петербурге, либо в академию ФСБ, – сказал Даниил Александров. – Дети, чьи родители ведут мелкий бизнес на рынке, знают: полиция – это фактор угрозы, а значит, в семье очень важно иметь полицейского».
И кто тут понаехал?
Следует добавить: дети-мигранты – благо для любой школы. В нулевые годы (когда Россия, казалось, уже никогда не выползет из демографической ямы) именно эти дети спасли многие петербургские школы от закрытия.
«В условиях нормативно-подушевого финансирования дети-мигранты для школ рабочих районов – спасение, – отмечают эксперты. – За каждым ребенком должны приходить деньги на его обучение. Чем больше детей – тем лучше финансовое положение школы, тем больше свободы она может себе позволить. Поэтому сегодня в разных городах школьные администрации сознательно начинают набирать именно этот контингент детей. Некоторые петербургские школы даже стараются закрепиться в статусе экспериментальной площадки по обучению мигрантов».
Петербургские учителя бурно возмущаются, говоря о приезжих-мигрантах, но… очень любят своих учеников, не знающих русского языка. Их хвалят за стремление учиться, послушание, уважение к школе.
«Мы выяснили поразительный факт. Со стороны учителей проявляется амбивалентное отношение к миграции вообще и к этим ребятам в частности, – признал, завершая свой доклад на семинаре НИУ-ВШЭ, Даниил Александров. – Когда разговариваешь с учителями о проблемах миграции, педагоги дружно выражают свое возмущение: «Понаехали тут всякие!»… Через некоторое время задаешь педагогам вопросы о конкретном классе, об их учениках из семей мигрантов. И учителя – в полном восторге. «Такие хорошие дети, – повторяют педагоги, – и всегда такие чистенькие, хотят учиться, уважают учителей. А какие хорошие родители: всегда приходят, когда вызываешь их в школу!».
…Одним словом, трудные, но благодарные ученики, хорошие дети, хорошие семьи… Но стоит выйти за школьный порог, как тот же учитель начинает возмущаться: «Понаехали тут, а?..».
Школы Московской области лидируют по числу мигрантов «полуторного поколения» - ребят из иноэтничных семей, переехавших в страну в возрасте старше семи лет. Им сложнее, чем иностранцам-дошколятам или детям мигрантов, родившимся уже в России, адаптироваться к местным условиям. Культурная идентичность «полуторного поколения» начала формироваться еще на родине, и они не всегда владеют русским языком, что порождает трудности в обучении. Завлабораторией «Социология образования и науки» НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург) Даниил Александров и сотрудники лаборатории Валерия Иванюшина и Екатерина Казарцева впервые картировали этнический состав российских школ и миграционный статус детей-иностранцев.
Миграционный статус учеников российских школ сильно варьируется по регионам. Методология, которую использовали исследователи на материале пяти регионов (Московская область – территории, примыкающие к МКАД; Санкт-Петербург, Ленинградская область, Томск, Псков), позволяет выявить расклад таких статусов в любом субъекте федерации. Внушительная «математика» проекта – опрос 21320 школьников в 365 школах названных регионов (2010-2013 годы), учет 56 этнических групп, – дает возможность судить о ситуации с детьми-мигрантами в России в целом. Прежде всего – определить те регионы, в которых остро стоит вопрос адаптации мигрантов «полуторного поколения» (поколения 1,5). В отличие от иностранцев, родившихся в России, эти дети сложнее приспосабливаются к инокультурной среде и хуже владеют русским языком.
Мигранты поколения 1,5 преобладают в Подмосковье, причем во всех этнических группах, но особенно много их среди узбеков и таджиков – 62%, выяснили Даниил Александров , Валерия Иванюшина и Екатерина Казарцева . В Томске же, например, большинство представителей этнических меньшинств – это либо местные уроженцы, чьи семьи веками живут на этой территории (например, татары), либо мигранты второго поколения (родители приезжие, но дети появились на свет в России). В Санкт-Петербурге местных уроженцев или мигрантов второго поколения больше среди украинцев, белорусов и татар, а по «полуторному поколению» лидируют таджики и узбеки (46-49%). Абсолютное большинство (от 85 до 93% учащихся) в школах изучаемых регионов составляют русские дети, уточняют исследователи. Их статья «Этнический состав школ и миграционный статус школьников в России» опубликована в свежем номере журнала «Вопросы образования» .
В определении миграционного статуса детей авторы статьи следовали классификации американского социолога Рубена Румбо. Отсюда – выделение таких категорий, как мигранты поколения 1,5 (ребята, успевшие поучиться в школе в родной стране, с частично сложившейся культурной идентичностью), поколения 1,75 (дети, перевезенные в дошкольном возрасте; они почти не помнят родину и говорят на языке принимающей страны без акцента) и даже поколения 1,25 (они приехали в Россию в возрасте 13-17 лет; их культурная и этническая принадлежность сформировалась на родине). Поколениям 1,5 и 1,25 бывает особенно сложно учиться в российских школах. А дети поколения 1,75, второе поколение мигрантов и дети из давно укорененных иноэтничных семей, напротив, легко приспосабливаются к российской школьной среде.
Мигрантов привлекают большие города
Регионы резко различаются по доле школьников с неродным русским языком. Больше всего таких учеников оказалось в Московской области – 16,2% (таб. 1), меньше всего – в малых городах и поселках Ленинградской области – 6,6%, выяснили авторы статьи. Санкт-Петербург приближается по цифрам к Москве – там 12,8% иноязычных школьников. Псков по доле таких детей (8,5%) сравним с Ленинградской областью. Примерно посередине между точками максимума и минимума находится Томск (10,1%).
Таблица 1. Доля иноэтничных школьников в российских регионах.
Источник:
Лидирующие цифры по мигрантам в Подмосковье понятны. Эти территории непосредственно примыкают к Москве – главному магниту трудовой миграции. Многие иностранцы живут в области, а на работу ездят в мегаполис. (Та же ситуация наблюдается и в случае с Всеволожском – пригородом Санкт-Петербурга, откуда мигранты ездят работать в Северную столицу). И наоборот, малые города и поселки менее привлекательны для трудовых мигрантов в силу меньшего числа и разнообразия рабочих мест.
На миграцию влияют традиции заселения региона
Этнический состав учеников школ показан в таблице 2. Группы национальностей объединены в категории на основе территориальной близости. Так, в одну группу вошли выходцы из Средней Азии (узбеки, таджики, киргизы и туркмены). Группу народов Закавказья представляют армяне, азербайджанцы и грузины. Этносы Приуралья и Поволжья – это татары, башкиры, чуваши и мордва.
Концентрация украинцев, белорусов, молдаван в Санкт-Петербурге, Ленинградской области, Пскове и Подмосковье выше, чем в Томске. В Московской области очень высока доля уроженцев Закавказья – 42,7%, на втором месте Санкт-Петербург – 37,1%. Представители этих этносов активнее всего переезжали в Россию 15-20 лет назад, таким образом, сейчас это более «старая» миграция; а более «молодые» направления – страны Средней Азии.
Псков выделяется высокой долей детей-прибалтов – 15,7%, что обусловлено территориальной близостью к нему прибалтийских стран.
Таблица 2. Укрупненные группы (% от всех иноязычных школьников в выборке).
Источник: тот же.
Однако на этнический состав региона влияет не только его географическое положение, но и история заселения.
В Санкт-Петербурге 22,3% иноэтничных школьников составляют украинцы (таблица 3). На втором месте – азербайджанцы (17,5%), на третьем – армяне (12,3%). Этнический состав школ Ленинградской области близок к тому, что сложился в Северной столице. В Московской области, где детей-мигрантов больше всего, самой большой иноэтничной группой оказываются армяне. Их свыше четверти среди всех детей-иностранцев (26,4%). Азербайджанцев же – лишь 9,3%. Как и для других регионов европейской части России, для Московской области характерно большое число детей с родным украинским языком. В Подмосковье их 17,6%.
В Томске самой внушительной иноэтничной группой в школах стали татары (22,2%). Значительную долю составляют немцы – 8,3% (в других регионах их в разы меньше). Такой этнический расклад объясняется тем, что татары жили на территории Сибири задолго до основания Томска. Немцы были перемещены сюда в 1941-1945 годах.
Таблица 3. Доля представителей различных этнических групп в школах (% от числа школьников с неродным русским языком).
Источник: статья Д.Александрова, В.Иванюшиной и Е. Казарцевой.
«Укорененных» иностранцев гораздо меньше, чем мигрантов
В целом длительность проживания в стране – миграционная история – серьезно влияет на адаптацию мигрантов. Так, многие армянские и татарские семьи живут в Петербурге уже пять поколений, сохраняя свою этническую идентичность, пишут авторы статьи. Эти семьи интегрированы в местную жизнь, прекрасно владеют русским языком, а у детей нет в обучении тех специфических трудностей, которые обусловлены культурными различиями.
Подобные укорененные представители этнических меньшинств намного отличаются от недавно прибывших трудовых мигрантов, у которых другой культурный опыт. Не случайно специалисты, а в их числе и Рубен Румбо, выделяют разные поколения миграции, в зависимости от давности переезда в принимающую страну. Для детей это особенно важно: их культурная идентификация и самоощущение как жителей страны во многом зависят от того, в какой стране они социализируются.
Расклад «аборигены – приезжие» иллюстрирует таблица 4. Местными уроженцами названы семьи, живущие на этой территории два поколения и более. Если же родители ребенка переехали в регион, семья считается мигрантами. Для всех регионов, кроме московского, доля местных уроженцев с родным русским языком колеблется в пределах 55-65%. Подмосковье контрастирует с общей картиной: таких семей там всего 44%. То есть, 56% семей поселились в регионе сравнительно недавно. Эти цифры понятны: в течение последних 20 лет в Московскую область шла внутренняя миграция.
Среди семей, для которых русский язык неродной, доля мигрантов во всех регионах явно превышает долю местных уроженцев. Больше всего детей иноязычных мигрантов в школах Московской и Ленинградской областей (89,8% и 82,6%), меньше всего в Томске и Пскове (чуть более 60% в обоих случаях).
В Санкт-Петербурге представители многих иноэтничных групп являются местными жителями: ряд диаспор (татары, белорусы, украинцы и пр.) веками «встроен» в местное население. Группа Закавказья дает иную картину. В ней лишь малая часть учащихся (до 17%) родились в семьях местных жителей, а большинство – мигранты второго поколения или поколения 1,75. Среди узбеков и таджиков преобладают представители «полуторного поколения».
Таблица 4. Соотношение численности школьников из семей мигрантов и местных уроженцев в разных регионах.
Москвичи стремятся в школы без детей мигрантов. До 60% детей в младших классах столицы плохо говорят по-русски
В спальных районах Москвы в младших классах две трети учеников – дети мигрантов. До 60% детей в младших классах столицы плохо говорят по-русски
Мамы и папы первоклассников еще долго будут помнить ночь на первое апреля. Рядом с продвинутыми школами с ночи выстроились очереди желающих записать сюда детей.
Да отдавайте ребят в ближайшую к дому школу! – убеждали чиновники Департамента образования.
Но заботливые родители чиновников не слышат. Они готовы возить ребенка по пробкам чуть ли не через пол-Москвы, лишь бы не поступать в обычную школу. Почему? Ответы у мам и пап понятные: “Здесь лучше учат!” Но вдруг одного папашу, с которым я беседовал у забора знаменитого Центра образования, прорвало:
Да я бы с удовольствием и сам не вставал в шесть утра, и малого не мучил! Но у нас в школе около дома в классах полно этих… Чему может научить учитель, если половина учеников по-русски не говорят!
Нетолерантный спич тут же поддержали и другие:
У нас в микрорайоне “белые” только классы “А”. В них не пробиться!
Уже дошло до разделения на “белые” и “черные” классы? Я начал разбираться. И вот что выяснилось сразу: в спальных районах столицы – в Южном и Юго-Восточном округах – до половины учеников – дети мигрантов. В младших классах – еще больше. Многие малыши выросли либо в аулах, откуда их привезли родители, либо на рынках или в подвалах многоэтажек, куда заселяют дворников и жэковских слесарей.
Это развитием московских детишек родители стараются заниматься чуть ли не с пеленок – водят на занятия музыкой и иностранным, записывают в детсад. Юные годы их “понаехавшие” сверстники проводят совсем иначе. Вот и получается – в первый класс ребята приходят совсем с разной подготовкой и разным жизненным опытом. И как тут быть учителю?
МИГРАНТСКАЯ АЗБУКА
Скоро конец года, а у меня в классе девять человек по-русски до сих пор с трудом понимают, – жалуется мне учительница начальной школы Ирина (номер школы и фамилию девушка просила не указывать). – Я еще в начале года подходила к директору, но она развела руками: “Ты педагог, учи!”
Не приученные к порядку загорелые малыши могут начать во время урока выяснять отношения или просто собрать сумку и выйти из класса – есть более важные дела. Для учителей и одноклассников такой “экзотический” однокашник – головная боль. Можно, конечно, вести урок, ориентируясь на таких ребят, разжевывая для них каждое свое слово. Но тогда скучно становится остальным и начинают бузить уже те.
Серьезная проблема для многих столичных директоров: как формировать классы? Собирать ребят, плохо говорящих по-русски, вместе и работать с ними по особой программе? Но, во-первых, какой учитель такую разношерстную компанию просто-напросто выдержит? Во-вторых, в школе есть программа и ее надо пройти. А как? Распределять в классах поровну москвичей и приезжих? Но тогда класс вынужден будет по программе двигаться очень медленно, ориентируясь на тех, кто еще не научен учиться, для кого язык учителя чужой. Посадить таких ребят за последние парты и работать только с “нормальными” детьми? Тогда очень скоро изгои с “камчатки” начнут срывать уроки.
Можно сколько угодно дискутировать о том, сколько нужно столице мигрантов и сколько из них она в состоянии переварить, научив понимать и уважать чужие (то есть наши с вами) культуру и язык. Но факт остается фактом: по сути, единственным социальным институтом, который адаптирует если не взрослых, то хотя бы их детей к жизни в российской столице, остается школа.
ОДИН ГОД ИЛИ ДВА ЧАСА В НЕДЕЛЮ?
И вариантов тут не так уж и много. Либо специально готовить приезжих ребят к школе, либо разрабатывать специальные программы, по которым в младших классах их будут учить не только программе, но и языку, основам культуры. И такая система есть, но…
Готовить детей мигрантов для учебы в обычных школах мы начали еще десять лет назад, – рассказывает мне руководитель центра образовательных программ факультета ЮНЕСКО Московского института открытого образования (МИОО) Надежда Самойлова. – В 2000 году появились группы дополнительного образования, которые дважды в неделю после уроков занимались по предмету “русский язык как иностранный”. Сейчас таких групп 211, они открыты в шестидесяти восьми школах.
Такие группы для тех, кому надо немножко подтянуть русский язык. А если ребенок вообще ничего понять не может?
Через несколько месяцев после открытия первых групп русского языка как иностранного в школе № 729 Южного округа появилась “нулевка” для ребят 6 – 7 лет, не владеющих русским. Годом позже стали заниматься еще с одной группой, в которую ходили дети 8 – 12 лет. Тогда среди учеников было много беженцев из Афганистана. Учителя, работавшие с первым набором, поначалу вынуждены были заходить в класс с поднятыми руками.
Я вошла, а они сорвались с мест и все – мальчики, девочки – побежали ко мне, схватили за руки и стали их… целовать, – рассказывает учительница, попросившая не называть ее имени. – Потом выяснилось, что это они так выражали свое уважение к учителю. Мы постепенно объяснили ребятам, что этого делать не надо, но еще долгое время руки старались держать повыше.
Из этих двух групп сегодня выросла сеть школ русского языка. По идее именно они должны готовить детей мигрантов к учебе. Занятия бесплатные, программа рассчитана на год.
КАК ИЗ МАУГЛИ СДЕЛАТЬ ШКОЛЬНИКА?
…На Кронштадтском бульваре, рядом с остановкой, на которой в декабре был застрелен болельщик Егор Свиридов, – школа № 157. Она с азербайджанским этнокультурным компонентом. Много здешних учителей родом из закавказской республики, в расписании есть уроки азербайджанского языка. При школе – культурно-образовательный национальный центр. В структуре
157-й одна из тех самых десяти школ русского языка. В ней сейчас пять десятков ребят семи национальностей.
Учебный год почти завершен. Мне показывают учеников, которые осенью сядут за парты вместе с московскими сверстниками. Мальчики одеты в костюмчики, опрятные девушки – в классическую гамму белый верх – черный низ. Шестилетки неплохо говорят по-русски, но меня понимают с трудом.
А чему вы их учите и как?
У нас два предмета: русский язык и основы русской культуры. Учим говорить, понимать, читаем сказки. Не только русские народные. Тут и Буратино, Красная Шапочка, Чебурашка, – поправляя очки, рассказывает их классная мама, 25-летняя Екатерина Александровна.
После того как ребята к моему голосу привыкли, мы затеяли разговор. Правда, я себя ощутил сапером на минном поле – лексический запас собеседников обрывался в самых неожиданных местах: про деревья они знают – ствол, ветки, листочки, а вот про кору уже нет. Несколько раз, наткнувшись на такое, с удивлением смотрю на педагогов.
Мы их учим в основном тем словам, которые нужны для занятий в первом классе, – объяснила Екатерина Александровна. – Невозможно за год и русский язык выучить, и общим развитием заниматься. На ребят постарше, когда те после нас в основную школу уходят, учителя-предметники часто жалуются: “Они у вас ничего не знают”. Но мы же не могли с ними химией заниматься и физикой!
И все же такие школы русского – единственный способ адаптации детей мигрантов. Ребят постепенно вводят в коллектив сверстников – они вместе с учениками обычных классов готовят концерты, ходят на физкультуру. В результате знакомятся, начинают дружить. Кто-то потом останется учиться в 157-й, кого-то запишут в школы поближе к дому.
Но на всю многомиллионную Москву таких школ только десять (по одной в каждом округе)! И две – сменные (вечерние) для подростков 14 – 18 лет. Учатся в них всего 417 человек…
Да и как учатся? По сути, эти учебные заведения – самодеятельность.
Нам очень не хватает нормативной базы, – рассказывает руководитель методической лаборатории “Русский как иностранный в школе” кафедры ЮНЕСКО МИОО Ольга Каленкова. – До сих пор нет утвержденных приказов, положений, учебных программ. Да и предмета “русский язык как иностранный” в наших школах официально до сих пор нет.
В школах русского языка полная анархия: учителя сами определяют, что надо детям, как с ними заниматься, как подготовить их к переходу в обычный класс. Непонятно и их финансирование.
Организационно мы – часть школы № 157. Да и все школы русского языка существуют внутри “материнских” учебных заведений, – объясняет Севда Сеидова. – Финансирование – из городского бюджета. Ребята получают обычные школьные проездные, питание в столовой. С юридической точки зрения наши ученики – обычные московские школьники. Только занимаются по другой программе.
А может, городу больше нужно таких школ? Может, нужны специальные унифицированные программы? Увы, этой проблемой ни на уровне федеральном, ни на столичном никто не занимается.
На Манежке под раздачу попали друзья-школьники разных национальностей.
КОМУ ЭТО НАДО?
Почему на всю Москву только четыре сотни учеников ходят в школы русского языка? Объяснений несколько. Во-первых, родители часто не хотят, чтобы их ребенок терял учебный год. Надеются, что с русским освоится на ходу. Во-вторых, многие просто не хотят возить чадо каждый день в единственную в округе школу. В-третьих, никто не знает, сколько лет еще семья проживет в Москве, поэтому специально готовиться к жизни в России считают бессмысленным. Рассказывали мне о девочках, которые после седьмого класса часто исчезают из школ – хорошей жене “лишние знания” ни к чему.
У нас каждую весну в один момент вдруг пропадает половина учеников, – говорят педагоги Южного округа. – Мы сначала не могли понять, что случилось. Потом выяснилось: как только в Средней Азии начинается сезон полевых работ, многие родители отсылают детей помогать родственникам.
В школы русского языка отдают детей те умные родители, которые связывают свое будущее с Москвой, которых хотят интегрироваться в нашу жизнь. А остальные?
А остальные сдают отпрысков в обычные школы – по закону им отказать в приеме не имеют права, даже если ребенок вообще не понимает по-русски. И из таких классов и школ бегут москвичи. Выход? Выход есть!
Общины хотят, чтобы дети учились! – уверил меня зампредседателя Совета по делам национальностей при правительстве Москвы Ахмед Азимов. – Надо расширять сеть таких заведений и при приеме в общеобразовательную школу установить входное тестирование, причем для всех детей, откуда бы они родом ни были. У кого небольшие трудности – пусть учится вместе со всеми. Но учителя сразу будут понимать – таким детям нужно доучиться, и отправят их на факультативы по русскому. А кто совсем плохо говорит, пусть в обязательном порядке идет сначала в школу русского языка.
Но и тут проблема – нет законодательной базы. Уроки в школах должны идти на русском языке, но обязать ребенка-иностранца выучить русский язык никто не вправе.
ОПАСЕНИЯ
Кто лучше ведет себя на уроках?
Адаптацию детей мигрантов мы обсуждали на радио “КП”.
Зачем они нам? – кипятилась слушательница Валентина. – Они же ни во что не ставят наших учительниц, могут их послать, ударить…
Сидевший в студии дагестанец Ахмед Азимов устало вздохнул:
Уроды есть в любом народе. Неужели все русские дети всегда безупречны со своими педагогами? Между прочим, в Махачкале стоит единственный в мире памятник русской учительнице!
Действительно ли дети мигрантов хуже столичных ребят ведут себя на уроках? – Такой вопрос, готовя этот материал, я задавал многим учителям.
Мы читали о том, что в каком-то классе кавказский мальчик поднял руку на учительницу, – припоминали педагоги. И тут же добавляли: – У нас такого не было! Всякое случается на уроке: ребята нас и провоцируют, и разыгрывают. Но это нормальная детская шалость. Ребята шалят одинаково вне зависимости от национальности.
Напротив, ребята из Средней Азии обычно с учителями разговаривают почтительно, слушаются. Больше гонора у учеников, приехавших из кавказских республик. Но и тут опытный учитель знает, как справиться, – обычно одного “воспитательного урока”, проведенного с отцом такого джигита, хватает, чтобы тот поумерил надолго свой пыл.
В общем, как уверяли меня и учителя, и директора школ, и сами ребята, в столичных школах национализма гораздо меньше, чем за их пределами. Вспомним хотя бы компанию московских школьников, которую закрыл собой ОМОН во время беспорядков на Манежной в декабре. Среди мальчишек, собравшихся отмечать день рождения, были и русские, и грузины, и армяне. В приличной школе ребята не делят друг друга по национальностям. Это взрослые подчас раздувают огонь противостояния между коренными и пришлыми.
И все же школы Москвы уже делятся на “белые” и “все остальные”. Но проблема не в национализме, а в разном уровне подготовки детей к школе.
МНЕНИЕ ЧИНОВНИКА
Нужен тест на знание русского
Уполномоченный по правам ребенка в Москве Евгений БУНИМОВИЧ:
Все дети имеют право на образование. В России в школах преподают на государственном языке – на русском. Поэтому, очевидно, ученики должны им владеть. Сеть школ русского языка – это пилотный проект, они очень хорошо зарекомендовали себя, этот опыт надо активно расширять.
В школах Москвы будут созданы условия, чтобы все желающие дети иностранцев могли дополнительно изучать русский язык. Но сейчас основная проблема: зачастую родители настаивают, чтобы их дети шли в обычную школу, даже когда они совсем не в ладах с русским. Думаю, надо разработать механизм, например входное тестирование, чтобы всем сразу было ясно, куда определить ребенка: в обычную школу или для начала в школу русского языка.
А КАК У НИХ?
Во Францию каждый год приезжают около 200 тысяч иммигрантов. Адаптацией приехавших занимается Национальный совет по интеграции. Есть различные социальные службы и фонды помощи. С детьми работают сотрудники CASNAV – подразделения министерства образования. Родители каждого приехавшего во Францию ребенка обязаны обратиться в эту организацию. Детей тестируют специалисты. Если ребенок худо-бедно владеет французским – его определяют в обычную школу. Но большинство детей приезжих направляют сначала в специальные классы, где их от 3 до 9 месяцев учат французскому. И только после освоения языка ребят переводят в школы к сверстникам-французам.
В школах русского языка учатся 417 детей из 29 государств. Откуда приехали большинство ребят:
1. Киргизия 143
2. Таджикистан 66
3. Азербайджан 55
4. Узбекистан 39
5. Вьетнам 30
6. Афганистан 24
7. Армения 8
8. Молдавия 8
9. Турция 8
Учителя одни не справятся
Адаптация приезжих к жизни в нашем городе, в нашей стране – это не только обучение русскому языку. Хорошо бы еще объяснить, что сидеть на спинках скамеек, поставив ноги на сиденья, тоже не принято. И лузгать семечки себе под ноги – нехорошо. И отпускать сальные шуточки вслед проходящей женщины – негоже. Да и говорить с незнакомыми людьми надо, обращаясь на вы…
Казалось бы, после декабрьских событий на Манежной власти должны были бы задуматься о том, что в столице нужна продуманная программа по работе с мигрантами. Но на деле школы остаются единственной официальной структурой, которая занимается социализацией приезжих. По крайней мере детей приезжих.
Занимается на свой страх и риск. Так, как может. Так, как понимает. Хотя функции школы несколько иные – не адаптировать, а учить. Но у педагогов другого выхода нет. Они не могут отказаться от ученика, который учиться не умеет и на русском двух слов связать не может.
На сегодня школы, по сути, остались один на один с серьезнейшей социальной проблемой города. Проблемой, которая к системе образования имеет довольно опосредованное отношение. При этом нет ни официальной программы поддержки школ, где уже до половины учеников говорят по-русски с акцентом. Нет и унифицированных учебных программ, которые помогли бы адаптации таких детей. Нет продуманного финансирования. Авось школы и с этой проблемой сами справятся!
Не справятся.
И появление “белых” школ – тому доказательство.
Александр МИЛКУС, редактор отдела образования “КП”
