"Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел второй сапог!". Терехов Борис Владимирович Американцы уничтожили нашу баржу
«Героями не рождаются, героями становятся» — эта мудрость как нельзя лучше подходит к истории четвёрки советских парней, потрясшей мир весной 1960 года.
Молодые ребята не рвались к славе и известности, не мечтали о подвигах, просто однажды жизнь поставила их перед выбором: стать героями или умереть.
Январь 1960 года, остров Итуруп, один из тех самых остров Южно-Курильской гряды, которыми по сей день грезят японские соседи.
Из-за каменистого мелководья доставка грузов на остров кораблями крайне затруднена, и поэтому функцию перевалочного пункта, «плавучего причала» у острова выполняла самоходная танкодесантная баржа Т-36.
За грозным словосочетанием «танкодесантная баржа» скрывался небольшой кораблик водоизмещением сто тонн, длина которого по ватерлинии составляла 17 метров, ширина — три с половиной метра, осадка — чуть более метра. Максимальная скорость баржи составляла 9 узлов, а удаляться от берега, не подвергаясь риску, Т-36 могла не более чем на 300 метров.
Впрочем, для тех функций, что баржа выполняла у Итурупа, она вполне подходила. Если, конечно, на море не было шторма.
Баржа Т-36. Кадр youtube.com
Пропавшие без вести
А 17 января 1960 года стихия разыгралась не на шутку. Около 9 часов утра ветер, достигавший 60 метров в секунду, сорвал баржу со швартовки и стал уносить её в открытое море.
Те, кто остался на берегу, могли лишь наблюдать за отчаянной борьбой, которую вели с разгневанным морем люди, находившиеся на борту баржи. Вскоре Т-36 исчезла из виду…
Когда шторм стих, начались поиски. На берегу были найдены некоторые вещи с баржи, и военное командование пришло к выводу, что баржа вместе с находившимися на ней людьми погибла.
На борту Т-36 в момент её исчезновения находились четверо солдат: 21-летний младший сержант Асхат Зиганшин , 21-летний рядовой Анатолий Крючковский , 20-летний рядовой Филипп Поплавский и ещё один рядовой, 20-летний Иван Федотов.
Родным солдат сообщили: их близкие пропали без вести при исполнении воинского долга. Но за квартирами всё-таки установили наблюдение: вдруг кто-то из пропавших не погиб, а попросту дезертировал?
Но большинство сослуживцев ребят полагали, что солдаты сгинули в океанской пучине…
Унесённые ветром
Четвёрка, оказавшаяся на борту Т-36, в течение десяти часов боролась со стихией, пока наконец шторм не стих. На борьбу за выживание ушли все скудные запасы топлива, 15-метровые волны сильно потрепали баржу. Теперь её просто уносило всё дальше и дальше в открытый океан.
Сержант Зиганшин и его товарищи не были моряками — они служили в инженерно-строительных войсках, которые на сленге именуются «стройбатом».
На баржу их отправили разгружать грузовое судно, которое вот-вот должно было подойти. Но ураган решил иначе…
Положение, в котором оказались солдаты, выглядело практически безвыходным. Топлива у баржи больше нет, связи с берегом нет, в трюме течь, не говоря уже о том, что Т-36 вовсе не годится для таких «путешествий».
Из продовольствия на барже оказались буханка хлеба, две банки тушёнки, банка жира и несколько ложек крупы. Были ещё два ведра картошки, которую во время шторма раскидало по машинному отделению, отчего она пропиталась мазутом. Опрокинуло и бачок с питьевой водой, которая частично перемешалась с морской. Ещё была на судне печка-буржуйка, спички да несколько пачек «Беломора».
Пленники «течения смерти»
Судьба над ними будто бы издевалась: когда шторм затих, Асхат Зиганшин нашёл в рубке газету «Красная звезда», в которой говорилось, что как раз в районе, куда их уносило, должны состояться учебные ракетные пуски, в связи с чем весь район был объявлен небезопасным для мореплавания.
Солдаты сделали вывод: искать их в этом направлении никто не будет до конца ракетных пусков. Значит, необходимо продержаться до их окончания.
Пресную воду брали из системы охлаждения двигателей — ржавую, но годную для употребления. Также собирали дождевую воду. В качестве еды варили похлёбку — немного тушёнки, пара пахнущих топливом картофелин, самая малость крупы.
На таком рационе требовалось не только выживать самим, но и бороться за живучесть баржи: скалывать лёд с бортов, чтобы не допустить её переворота, выкачивать воду, собиравшуюся в трюме.
Баржа Т-36. Фото: Кадр youtube.com
Спали на одной широкой кровати, которую сами и соорудили, — прижимаясь друг к другу, берегли тепло.
Солдаты не знали, что течение, уносившее их всё дальше и дальше от дома, носило название «течение смерти». Они вообще старались не думать о худшем, ибо от таких мыслей легко можно было впасть в отчаяние.
Глоток воды и кусок сапога
День за днём, неделя за неделей… Еды и воды всё меньше. Как-то сержант Зиганшин вспомнил рассказ школьной учительницы о матросах, потерпевших бедствие и страдавших от голода. Те моряки варили и ели кожаные вещи. Ремень сержанта был кожаным.
Сначала сварили, покрошив в лапшу, ремень, потом ремешок от разбитой и неработающей рации, потом стали есть сапоги, содрали и съели кожу с оказавшейся на борту гармошки…
С водой дело обстояло совсем плохо. Кроме похлёбки, её доставалось каждому по глотку. Один раз в двое суток.
Последнюю картошку сварили и съели 23 февраля, в День Советской Армии. К тому времени к мукам голода и жажды добавились слуховые галлюцинации. Ивана Федотова начали мучить приступы страха. Товарищи поддерживали его, как могли, успокаивали.
За всё время дрейфа в четвёрке не произошло ни одной ссоры, ни одного конфликта. Даже тогда, когда сил уже практически не осталось, ни один не попытался отобрать у товарища пищу или воду, чтобы выжить самому. Просто договорились: последний, кто останется в живых, перед тем как умереть, оставит на барже запись о том, как погибал экипаж Т-36…
«Спасибо, мы сами!»
2 марта они впервые увидели проходящее вдали судно, но, кажется, сами не поверили в то, что перед ними не мираж. 6 марта новый корабль показался на горизонте, но отчаянные сигналы о помощи, которые подавали солдаты, на нём не заметили.
7 марта 1960 года авиационная группа с американского авианосца «Кирсардж» обнаружила баржу Т-36 примерно в тысяче миль северо-западнее острова Мидуэй. Полузатопленная баржа, которая не должна удаляться от берега на расстояние больше 300 метров, прошла больше тысячи миль по Тихому океану, преодолев половину расстояния от Курил до Гавайев.
Военнослужащие Филипп Поплавский (слева) и Асхат Зиганшин (в центре) разговаривают с американским моряком (справа) на авианосце «Кирсардж», принявшем их на борт после длительного дрейфа на барже. Фото: РИА Новости
Американцы в первые минуты не понимали: что, собственно, за чудо перед ними и что за люди плывут на нём?
Но ещё больший шок моряки с авианосца пережили, когда доставленный с баржи вертолётом сержант Зиганшин заявил: у нас всё нормально, нужно топливо и продукты, и мы сами доплывём до дома.
На самом деле, конечно, плыть солдаты уже никуда не могли. Как потом говорили врачи, жить четвёрке оставалось совсем немного: смерть от истощения могла наступить уже в ближайшие часы. А на Т-36 к тому времени оставался один сапог и три спички.
Американские медики дивились не только стойкости советских солдат, но и удивительной самодисциплине: когда экипаж авианосца стал предлагать им еду, они съели совсем чуть-чуть и остановились. Съешь они больше, то сразу погибли бы, как гибли многие, пережившие долгий голод.
Герои или изменники?
На борту авианосца, когда стало ясно, что они спасены, силы окончательно оставили солдат — Зиганшин попросил бритву, но упал в обморок около умывальника. Брить его и его товарищей пришлось морякам «Кирсарджа».
Когда солдаты отоспались, их начал мучить страх совсем иного рода — на дворе-то была холодная война, а помощь им оказал не кто-нибудь, а «вероятный противник». К тому же к американцам в руки попала советская баржа.
Советские воины Асхат Зиганшин, Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов, дрейфовавшие на барже с 17 января по 7 марта 1960 года, фотографируются во время экскурсии в городе Сан-Франциско. Фото: Кадр youtube.com
Капитан «Кирсарджа», кстати, никак не мог взять в толк, отчего солдаты так рьяно требуют от него погрузить на борт авианосца это ржавое корыто? Чтобы успокоить их, он сообщил им: баржу в порт отбуксирует другое судно.
На самом деле американцы потопили Т-36 — не из-за желания нанести вред СССР, а потому, что полузатопленная баржа представляла угрозу судоходству.
К чести американских военных, по отношению к советским солдатам они вели себя очень достойно. Никто не мучил их расспросами и допросами, больше того, к каютам, где они жили, приставили охрану — чтобы не докучали любопытные.
Но солдат волновало, что они скажут в Москве. А Москва, получив новости из США, некоторое время молчала. И это объяснимо: в Советском Союзе ждали, не попросят ли спасённые политического убежища в Америке, дабы со своими заявлениями не попасть впросак.
Когда же стало ясно, что военные не собираются «выбирать свободу», про подвиг четвёрки Зиганшина заговорили по телевидению, на радио и в газетах, и сам советский лидер Никита Хрущёв послал им приветственную телеграмму.
«Как на вкус сапоги?»
Первая пресс-конференция героев состоялась ещё на авианосце, куда вертолётами доставили около полусотни журналистов. Закончить её пришлось раньше времени: у Асхата Зиганшина носом пошла кровь.
Позже ребята дали массу пресс-конференций, и практически везде задавали один и тот же вопрос:
— А как на вкус сапоги?
«Кожа очень горькая, с неприятным запахом. Да разве тогда до вкуса было? Хотелось только одного: обмануть желудок. Но просто кожу не съешь: слишком жёсткая. Поэтому мы отрезали по маленькому кусочку и поджигали. Когда кирза сгорала, она превращалась в нечто похожее на древесный уголь и становилась мягкой. Этот «деликатес» мы намазывали солидолом, чтобы легче было глотать. Несколько таких «бутербродов» и составляли наш суточный рацион», — вспоминал потом Анатолий Крючковский.
Уже дома тот же вопрос задавали школьники. «Сами попробуйте», — пошутил как-то Филипп Поплавский. Интересно, сколько сапогов сварили после этого мальчишки-экспериментаторы в 1960-х?
К моменту прибытия авианосца в Сан-Франциско герои уникального плавания, продлившегося, по официальной версии, 49 дней, уже немного окрепли. Америка встречала их восторженно — мэр Сан-Франциско вручил им «золотой ключ» от города.
Советские воины, дрейфовавшие на барже с 17 января по 7 марта 1960 года (слева направо): Асхат Зиганшин, Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский, Иван Федотов. Фото: РИА Новости / Рудольф Кучеров
«Итурупская четвёрка»
Солдат радушные хозяева одели в костюмы по последней моде, и американцы буквально влюбились в русских героев. На фотографиях, сделанных в то время, они действительно смотрятся великолепно — ни дать ни взять «ливерпульская четвёрка».
Специалисты восхищались: молодые советские парни в критической ситуации не потеряли человеческий облик, не озверели, не вступили в конфликты, не скатились до каннибализма, как это случалось со многими из тех, кто попадал в аналогичные обстоятельства.
А простые жители США, глядя на фото, удивлялись: разве это враги? Милейшие ребята, немного стеснительные, что только добавляет им шарма. В общем, для имиджа СССР четверо солдат за время своего пребывания в США сделали больше, чем все дипломаты.
Кстати, что касается сравнений с «ливерпульской четвёркой» — Зиганшин с товарищами не пели, но в истории отечественной музыки оставили след при помощи композиции под названием «Зиганшин-буги».
Отечественные стиляги, нынче воспетые в кино, создали песню на мотив «Rock Around the Clock», посвящённую дрейфу Т-36:
Как на Тихом океане
Тонет баржа с чуваками.
Чуваки не унывают,
Рок на палубе кидают.
Зиганшин-рок, Зиганшин-буги,
Зиганшин — парень из Калуги,
Зиганшин-буги, Зиганшин-рок,
Зиганшин слопал свой сапог.
Поплавский-рок, Поплавский-буги,
Поплавский съел письмо подруги,
Пока Поплавский зубы скалил,
Зиганшин съел его сандали.
Дни плывут, плывут недели,
Судно носит по волнам,
Сапоги уж в супе съели
И с гармошкой пополам…
Разумеется, сочинять подобные шедевры куда проще, чем выжить в таких условиях. Но современным режиссёрам стиляги ближе.
Слава приходит, слава уходит…
По возвращении в СССР героев ждал приём на высшем уровне — в их честь был организован митинг, солдат лично принимали Никита Хрущёв и министр обороны Родион Малиновский .
Всех четверых наградили орденами Красной Звезды, про их плавание сняли фильм, написали несколько книг…
Популярность четвёрки с баржи Т-36 начала сходить только к концу 1960-х.
Вскоре после возвращения на Родину солдат демобилизовали: Родион Малиновский заметил, что парни своё отслужили сполна.
Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Асхат Зиганшин по рекомендации командования поступили в Ленинградское военно-морское среднетехническое училище, которое окончили в 1964 году.
Иван Федотов, парень с берегов Амура, вернулся домой и всю жизнь проработал речником. Его не стало в 2000 году.
Филипп Поплавский, поселившийся под Ленинградом, после окончания училища работал на больших морских судах, ходил в заграничные плавания. Он скончался в 2001 году.
Анатолий Крючковский живёт в Киеве, много лет проработал заместителем главного механика на киевском заводе «Ленинская кузница».
Асхат Зиганшин после окончания училища поступил механиком в аварийно-спасательный отряд в городе Ломоносове под Ленинградом, женился, воспитал двух прекрасных дочерей. Выйдя на пенсию, поселился в Петербурге.
Они не рвались к славе и не переживали, когда слава, коснувшись их на несколько лет, пропала, словно её и не было.
Но героями они останутся навеки.
P. S. По официальной версии, как уже говорилось, дрейф Т-36 продолжался 49 дней. Однако сверка дат даёт иной результат — 51 день. Есть несколько объяснений этого казуса. Согласно самому популярному, про «49 дней» первым сказал советский лидер Никита Хрущёв. Озвученные им данные официально никто оспаривать не решился.
April 11th, 2015
… Зиганшин крепился, держался, Бодрился, сам бледный, как тень, И то, что сказать собирался, Сказал лишь на следующий день: «Друзья!» Через час: «Дорогие!» «Ребята! - Ещё через час, - Ведь нас не сломила стихия, Так сломит ли голод нас? Забудем про пищу, чего там, А вспомним про наших солдат…» «Узнать бы, - стал бредить Федотов, - А что у нас в части едят»…
Этим строкам - почти полвека. Молодой Владимир Высоцкий написал их в 1960-ом году, написал о своих ровесниках, чьи имена гремели тогда по всей стране, да и по всему миру. Стихотворение Высоцкого, откуда взяты эти строки, называется - «Сорок девять дней».
Пятьдесят пять лет назад эта четверка была популярнее ливерпульского квартета.
О парнях с Дальнего Востока писали и говорили по всему миру. Но музыка легендарных Beatles жива и поныне, а слава Асхата Зиганшина, Анатолия Крючковского, Филиппа Поплавского и Ивана Федотова осталась в прошлом, их имена помнят сегодня лишь люди старшего поколения. Молодым же нужно с чистого листа рассказывать, как 17 января 1960 года баржу «Т-36″ с командой из четверых солдат-срочников унесло от курильского острова Итуруп в открытый океан, где она попала в эпицентр мощного циклона. Предназначенное для каботажного плавания, а не океанских походов суденышко сорок девять суток болталось по воле волн, преодолев в дрейфе около двух тысяч морских миль. На борту с самого начала почти не было еды и воды, но парни устояли, не потеряв человеческий облик. Спустя полвека с гаком в живых остались двое участников беспримерного рейда. Зиганшин живет в Стрельне под Питером, Крючковский - в незалежном Киеве…
Давайте вспомним эту историю …
Начались же те знаменитые «49 дней» 17 января 1960-го года. На острове Итуруп - одном из четырёх и поныне «спорных» островов Курильской гряды - проходили солдатскую службу четверо пареньков: татарин Асхат Зиганшин, русский Иван Федотов и двое украинцев: Анатолий Крючковский да Филипп Поплавский. Четверо солдат, четверо друзей встретили утро 17 января на борту самоходной баржи Т-36. Каменистое мелководье не позволяло доставлять грузы непосредственно на берег, и Т-з6 выполняла для грузовых судов функции своеобразного плавучего причала. Баржа водоизмещением сто тонн имела по ватерлинии длину 17 метров, её ширина составляла всего лишь три с половиной метра, а осадка - чуть более одного метра. Имея такие габариты плюс максимальную скорость в 9 узлов, Т-36 могла себе позволить удаляться от берега самое большее на 200-300 метров. Как она выглядела, эта самая баржа Т-36, можно себе представить по фотографии её точной модели.
Они не были пограничниками, эти ребята. Не были они и военными моряками. Они вообще не были моряками - служили в стройбате и занимались погрузочно-разгрузочными работами: принимали грузы на баржу и перевозили их на берег. Или наоборот. Как раз 17 января должно было подойти очередное грузовое судно, и вся четверка во главе с младшим сержантом Зиганшиным отправилась на баржу - прямо из бани. Успели даже получить на берегу денежное довольствие, но вот получить продуктовый паёк они уже не успели.
Рядовой Анатолий Крючковский
К ночи заштормило. Вообще-то, для открытого всем ветрам залива штормовая погода не была чем-то непривычным, но тот шторм выдался особенно сильным. Как вспоминал потом, через много лет, Анатолий Фёдорович Крючковский, «в считанные секунды поднялись огромные волны, нашу баржу оторвало от швартовочной мачты и давай швырять её по заливу, как щепку». Испугавшись, что баржу бросит на камни, они запустили оба дизеля
Вот что рассказывает Асхат Рахимзянович
Около девяти утра 17 января шторм усилился, трос оборвался, нас понесло на скалы, но мы успели сообщить командованию, что попробуем укрыться на восточной стороне залива, где потише. После этого рацию залило, и связь с берегом пропала. В семь вечера ветер резко переменился, и нас потащило в открытый океан. Еще часа через три мотористы доложили: запасы топлива в дизелях на исходе. Я принял решение выброситься на берег. Шаг рискованный, но выбора не оставалось. Первая попытка оказалась неудачной: столкнулись со скалой под названием Чертова сопка. Чудом не разбились, смогли проскочить между камней, хотя пробоину получили, вода стала затапливать машинное отделение. За скалой начинался песчаный берег, на него я и направил баржу. Мы почти дошли, уже касались днищем грунта, но тут закончилась солярка, двигатели заглохли, и нас понесло в океан.
Разумеется, их искали, не могли не искать. Когда позволили метеоусловия. Но вот едва ли те поиски отличались особенной настойчивостью: мало кто сомневался в том, что судёнышко типа Т-36 выдержать океанский шторм было не в состоянии. К тому же, во время того шторма выбросило за борт большой ларь с углём, и найденные потом на берегу его обломки вроде бы соответствовали версии о гибели баржи Т-36 вместе с людьми.
Рядовой Иван Федотов
… Обо всех деталях случившегося, что, почему и как, нам сейчас судить уже трудно. Во всяком случае, факт остаётся фактом: январский шторм, бушевавший несколько дней подряд, погнал баржу в необъятные просторы Тихого океана - баржу совершенно не океанского класса, неуправляемую и уже не самоходную, изрядно потрёпанную, лишённую радиосвязи, обесточенную, с наскоро заделанной пробоиной в днище. Позже выяснится, что судёнышко с четырьмя людьми на борту было подхвачено мощным океанским течением, которому японские рыбаки дали название «течение смерти». С каждым часом, с каждой минутой баржу Т-36 всё дальше и дальше относило от родных берегов. И ещё одна роковая случайность, о которой четвёрка узнала почти сразу же, из найденной в рубке газеты «Красная Звезда»: в заметке сообщалось о том, что как раз в этой части океана состоятся учебные ракетные пуски, в связи с чем весь район был объявлен небезопасным для мореплавания. Это означало, что уж в ближайшее-то время у них не было даже призрачных шансов встретить какое-либо судно…
Опять из интервью с Асхатом Рахимзяновичем:
А если своим ходом, вплавь?
Самоубийство! Вода ледяная, высокая волна, минусовая температура… И пару минут не продержались бы на поверхности. Да нам и мысль в голову не приходила о том, чтобы бросить баржу. Разве можно разбазаривать казенное имущество?!
Встать на якорь при таком ветре не получилось бы, да и глубина не позволяла. К тому же на барже все обледенело, цепи смерзлись. Словом, ничего не оставалось, как смотреть на исчезающий вдали берег. Снег продолжал идти, но в открытом океане волна чуть снизилась, не так трепала.
Все силы бросили на откачку воды из машинного отделения. С помощью домкрата залатали пробоину, устранили течь. Утром, когда рассвело, первым делом проверили, что у нас с едой. Буханка хлеба, немного гороха и пшена, ведро перемазанной мазутом картошки, банка с жиром. Плюс пара пачек «Беломора» и три коробка спичек. Вот и все богатство. Пятилитровый бачок с питьевой водой разбился в шторм, пили техническую, предназначенную для охлаждения дизелей. Она была ржавая, но главное - пресная!
Сперва рассчитывали, что нас быстро найдут. Или ветер переменится, пригонит баржу к берегу. Тем не менее я сразу ввел жесткие ограничения по еде и воде. На всякий случай. И оказался прав.
Ели раз в сутки. Каждому доставалось по кружке супа, который я варил из пары картофелин и ложки жира. Еще добавлял крупу, пока не закончилась. Воду пили трижды в день по крохотному стаканчику из набора для бритья. Но вскоре и эту норму пришлось урезать вдвое.
На такие меры экономии я решился, случайно обнаружив в рубке обрывок газеты «Красная Звезда», где сообщалось, что в указанном районе Тихого океана Советский Союз будет проводить запуски ракет, поэтому из соображений безопасности до начала марта там запрещено появляться любым гражданским и военным судам. К заметке прилагалась карта региона. Мы с парнями по звездам и направлению ветра прикинули и поняли, что… дрейфуем аккурат в эпицентр ракетных испытаний. А значит, была вероятность, что нас искать не станут.
Рядовой Филипп Поплавский
Океанское течение несло баржу Т-36 в сторону Гавайских островов. В принципе, надеяться на спасение вполне бы можно было - при условии, что не случится нового шторма и баржа не затонет. И ещё при условии, что у них имеется достаточный запас продуктов и пресной воды - запас на несколько недель или даже месяцев.
… На всех четверых у них было: буханка хлеба, две банки тушёнки, банка жира и немного крупы, тоже в баночках. Отыскалось ещё и ведра два картошки, но она во время шторма рассыпалась по машинному отделению и пропиталась мазутом. Тогда же опрокинуло и бачок с питьевой водой, а к пресной воде для охлаждения двигателей примешалась вода солёная. Да! вот ещё что: было несколько пачек «Беломора». Не поесть, так хотя бы покурить…
Они и курили. Папиросы у них закончились первыми. Очень быстро закончились тушёнка и свиной жир. Попробовали было сварить картошку, но не смогли заставить себя её съесть. Из-за того самого мазута.
Еще из интервью Асхатом Рахимзяновичем:
А мы продолжали дрейфовать. Мысли все время крутились вокруг еды. Я стал варить суп раз в два дня, используя одну картофелину. Правда, 27 января в свой день рождения Крючковский получил повышенный паек. Но Толя отказался в одиночку есть дополнительную порцию. Мол, именинный торт делят между всеми гостями, поэтому угощайтесь!
Как ни пытались растянуть припасы, 23 февраля закончились последние. Такой вот праздничный обед в честь Дня Советской армии получился… Знаете, за все время никто не попытался урвать лишний кусок. Да это не получилось бы, если честно. Все было наперечет. Пробовали есть мыло, зубную пасту. С голодухи все сгодится!
Счет дням вели?
У меня были часы с календарем. Поначалу даже катерный журнал заполнял: настроение экипажа, чем кто занимался. Потом писать стал реже, поскольку ничего нового не происходило, болтались где-то в океане, да и все. Спасли нас 7 марта, а не 8-го, как мы решили: просчитались на сутки, позабыв, что год високосный и в феврале 29 дней.
Лишь на последнем отрезке дрейфа потихоньку начала отъезжать «крыша», пошли галлюцинации. Мы почти не выходили на палубу, лежали в кубрике. Сил совсем не осталось. Пытаешься подняться, и словно получаешь удар обухом по лбу, чернота в глазах. Это от физического истощения и слабости. Голоса какие-то слышали, звуки посторонние, гудки кораблей, которых в действительности не было.
Ели раз в сутки. Каждому доставалось по кружке супа из пары картофелин и ложки жира. Воду пили из стаканчиков из набора для бритья.
Пока могли шевелиться, пробовали ловить рыбу. Точили крючки, мастерили примитивные снасти… Но океан бушевал почти без перерыва, за все время никто ни разу не клюнул. Какая дура полезет на ржавый гвоздь? А мы и медузу съели бы, если бы вытащили. Правда, потом вокруг баржи стали кружить стаи акул. Метра по полтора в длину. Мы стояли и смотрели на них. А они на нас. Может, ждали, что кто-нибудь за борт без сознания свалится?
Мл. сержант Асхат Зиганшин
Ещё через несколько дней та пропитанная мазутом картошка стала казаться им деликатесом… Оставшиеся продукты и воду решили строжайше экономить. Командиру своему, Асхату Зиганшину, ребята доверили самое-самое главное: готовить еду и распределять порции. Расчёт был - продержаться до конца объявленных ракетных пусков. Вначале на каждого в день приходилось по две ложки крупы и по две картофелины. Потом - по картофелине на четверых. Один раз в день. Потом - через день…
Пили ту самую воду из системы охлаждения. Вначале они её пили трижды в день, каждому по три глотка. Потом эта норма сократилась вдвое. Потом закончилась и эта вода, и они стали собирать воду дождевую. Каждому доставалось её по глотку раз в двое суток…
Последняя картофелина была съедена на другой день после праздника 23 февраля. Прошёл уже месяц их одиночества в океане. Баржу за это время унесло от их берега на сотни миль… И никаких продуктов у них больше не оставалось.
Почти полвека спустя Асхат Зиганшин вспоминал:
… Голод мучил всё время. Из-за холода крыс на барже не было. Если б были, мы бы их съели. Летали альбатросы, но мы не могли их поймать. Пытались делать рыболовные снасти, рыбу ловить, но и это нам не удалось - выйдешь на борт, волной тебе как даст, и ты быстро бежишь обратно… Я как-то лежал, сил уже почти не осталось, теребил ремень. И вдруг вспомнил, как в школе учительница рассказывала про матросов, севших на мель и страдавших от голода. Они сдирали кожу с мачт, варили и ели. Ремень-то у меня был кожаный. Мы его порезали мелко, как лапшу, и добавляли в суп вместо мяса. Потом от рации ремешок срезали. Потом думали, что у нас ещё есть кожаного. И, кроме сапог, ни до чего больше не додумались…
Бывалые люди рассказывают, что в том положении, в котором оказалась эта четвёрка, люди нередко сходят с ума и перестают быть людьми: впадают в панику, выбрасываются за борт, убивают из-за глотка воды, убивают, чтобы поесть. Эти же ребята держались из последних сил, поддерживая друг друга и себя надеждой на спасение. Беспросветный голод и жажду труднее всех переносил Иван Федотов. Иногда его охватывал безумный страх, и под подушкой у него, на всякий случай, лежал топор. В такие минуты на помощь приходили другие: подбадривали, вселяли надежду, пусть даже и у самих её оставалось уже немного…
«А какая на вкус кожа сапог?» - спросили Анатолия Крючковского через полвека.
… Очень горькая, с неприятным запахом. Да разве тогда до вкуса было? Хотелось только одного: обмануть желудок. Но просто кожу не съешь - слишком жёсткая. Поэтому мы отрезали по маленькому кусочку и поджигали. Когда кирза сгорала, она превращалась в нечто похожее на древесный уголь и становилась мягкой. Этот «деликатес» мы намазывали солидолом, чтобы легче было глотать. Несколько таких «бутербродов» и составляли наш суточный рацион…
А куда деваться? Обнаружили кожу под клавишами гармошки, маленькие кружочки хрома. Тоже съели. Я предложил: «Давайте, ребята, считать это мясом высшего сорта…»
Поразительно, но даже расстройствами желудка не маялись. Молодые организмы все переваривали!
Удивительно, но не то чтобы драк между ними не было - никто из них ни разу даже голоса на другого не повысил. Наверное, каким-то непостижимым инстинктом они чувствовали, что любой конфликт в их положении - это верная смерть. А они жили, жили надеждой. И работали, сколько им позволяли силы: стоя по пояс в холодной воде, мисками вычерпывали постоянно поступавшую в трюм воду.
Анатолий Федорович Крючковский:
… В последние дни начались галлюцинации. Слышалось, будто где-то рядом кузница, разговаривают люди, гудят машины. А когда поднимаешься на палубу, видишь - вокруг пустота, сплошная вода, вот тут-то становилось по-настоящему страшно. Мы договорились: если кто-то из нас почувствует, что не сможет дальше жить, то просто попрощаемся и всё. Оставшийся последним напишет наши имена. Как раз в тот день мимо нас проходил корабль. Мы стали подавать ему сигналы, но из-за большого расстояния нас не заметили. Это было 2 марта. Еще одно судно мы увидали 6 марта. Но оно тоже прошло мимо…
Спасение пришло 7 марта, ближе к вечеру, когда жить им оставалось уже совсем немного: срок их жизни отмеряли тогда всего лишь три спички, да полчайника пресной воды, да последний несъеденный сапог. Они были обнаружены самолётами американского авианосца «Kearsarge» примерно в тысяче миль северо-западнее острова Мидуэй. Таким образом, их полузатопленная, с пробитым днищем баржа смогла преодолеть в Тихом океане полпути до Гавайских островов и прошла свыше тысячи морских миль - и это тоже похоже на чудо…
Спасение пришло к ним буквально с неба, в образе двух вертолётов. Американцы сбросили на палубу верёвки и… и наступила пауза. Асхат Зиганшин:
Авианосец «Kearsarge»
… Они кричат, а мы ждём, когда кто-нибудь из них на палубу спустится, и мы свои условия поставим: «Дайте нам продуктов, топлива, и мы сами до дому доберёмся». Одни вертолёты повисели, топливо кончилось - улетели. Прилетели другие. Смотрим - на горизонте огромный корабль появился, авианосец. Когда и у этих вертолётов топливо кончилось, они исчезли вместе с кораблём. И вот тут нам по-настоящему страшно стало. Так что, когда через пару часов корабль к нам вплотную подошёл, мы уже дуру не гнали. Я первый залез…
Первоначальный приступ невиданной гордости объяснялся очень просто: в тот момент ребят заботила уже не столько их собственная судьба (ясно же было, что они спасены), сколько судьба вверенного им социалистического имущества, то есть баржи Т-36. Зиганшин и поднялся-то первым именно для того, чтобы объяснить этим непонятливым американцам: нужен какой-нибудь подъёмник, чтобы вместе с ними забрать на авианосец и их баржу. Как это ни странно, но подъёмников для поднятия барж на авианосце почему-то не оказалось, и пришлось Зиганшину удовлетвориться обещанием американцев, что многострадальную баржу заберёт другое судно.
На авианосце тут же повели на кормежку. Налили по миске бульона, дали хлеб. Мы взяли по небольшому кусочку. Показывают: берите еще, не стесняйтесь. Но я парней сразу предупредил: хорошего понемногу, поскольку знал, что с голодухи нельзя обжираться, это плохо заканчивается. Все-таки вырос в Поволжье в послевоенное время…
Нам выдали чистое белье, бритвенные приборы, отвели в душ. Только я начал мыться и… рухнул без сознания. Видимо, организм 49 суток работал на пределе, а тут напряжение спало, и сразу такая реакция.
Очнулся через три дня. Первым делом поинтересовался, что с баржей. Санитар, присматривавший за нами в корабельном лазарете, лишь плечами пожал. Тут у меня настроение и упало. (Разумеется, они заботились лишь о том, чтобы Зиганшин не волновался. Баржа давно была уничтожена, поскольку, с точки зрения американцев, она не представляла собой никакой ценности, а оставлять её на плаву и без присмотра было просто небезопасно). Да, здорово, что живы, но кого мы обязаны благодарить за спасение? Американцев! Если не злейших врагов, уж точно не друзей. Отношения у СССР и США в тот момент были не ахти. «Холодная война»! Словом, впервые за все время я откровенно сдрейфил. На барже так не боялся, как на американском авианосце. Остерегался провокаций, опасался, что нас в Штатах оставят, не разрешат вернуться домой. А если отпустят, что ждет в России? Не обвинят ли в измене Родине?
На палубе американского авианосца
Советских солдат встретили на американском авианосце с исключительной заботой. Буквально вся команда, от капитана и до самого последнего матроса, ухаживала за ними, как за детьми, и старалась сделать для них всё возможное. Потеряв в весе «от 35 до 40 фунтов», ребята всё ещё могли, хотя и с большим трудом, стоять на ногах и даже самостоятельно передвигаться. Их сразу же переодели, покормили и отнесли в душ. Там Зиганшин попытался было побриться, но потерял сознание. Очнулся он уже в лазарете, где увидел рядом своих товарищей, мирно спавших на соседних кроватях…
Авианосец же тем временем взял курс на Сан-Франциско.
Побриться самостоятельно у Зиганшина не хватило сил
После долгих недель одиночества, безысходности, отчаянного голода и жажды наступили для четырёх наших неизбалованных жизнью пареньков поистине счастливые дни. Они были под постоянным наблюдением врача, кормили их чуть ли не с ложечки и по специальной диете. Каждое утро их навещал сам командир авианосца, справлялся о здоровье. Зиганшин как-то спросил у него, почему авианосец не подошёл к барже сразу же, как только их обнаружили. «А мы вас боялись» - отшутился адмирал. Американцы, предупредительные и улыбчивые, сделали всё возможное, чтобы им на корабле не было скучно. Ребята не оставались в долгу и показывали американцам уникальный фокус: это когда троё обхватывают себя одним солдатским ремнём.
Остаться за океаном не предлагали?
Спрашивали аккуратно, не боимся ли возвращаться. Мол, если хотите, предоставим убежище, условия создадим. Мы категорически отказывались. Боже упаси! Советское патриотическое воспитание. До сих пор не жалею, что не соблазнился никакими предложениями. Родина одна, другой мне не надо. Про нас потом и говорили: эти четверо прославились не тем, что гармошку съели, а что в Штатах не остались.
Военнослужащие Филипп Поплавский (слева) и Асхат Зиганшин (в центре) разговаривают с американским моряком на авианосце «Кирсардж», принявшим их на борт после длительного дрейфа на барже.
О счастливом спасении всей четвёрки госдепартамент США известил советское посольство в Вашингтоне уже через несколько часов после того, как ребята оказались на борту авианосца «Kearsarge». И всю ту неделю, пока авианосец шёл к Сан-Франциско, в Москве колебались: кто они - предатели или герои? Всю ту неделю советская пресса молчала, а корреспондент «Правды» Борис Стрельников, связавшийся с ними по телефону на третий день их идиллии на авианосце, настоятельно посоветовал ребятам держать «язык за зубами». Они и держали, как могли…
К моменту прибытия авианосца в Сан-Франциско, взвесив все «за» и «против», в Москве, наконец, определились: герои они! И статья «Сильнее смерти», появившаяся в «Известиях» 16 марта 1960 года, дала старт грандиозной кампании в советских средствах массовой информации. Разумеется, американская пресса стартовала ещё раньше. Отважной четвёрке была теперь уготована поистине мировая слава.
… Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга…
… Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину
Итак, Родина готовилась встретить своих героев. А пока - пока их восторженно встречала Америка. На всякий случай - под бдительной опекой представителей советского посольства. В Сан-Франциско ребятам вручили «золотой ключ» от города. Их приодели на западный манер, и они, худенькие ещё, в узких модных брюках, в начищенных до блеска модных ботинках, стали выглядеть настоящими денди. Кстати говоря, чуть позже, в апогее их славы, на эти самые узкие брюки и модные ботинки странным образом откликнулся советский андеграунд, так называемые «стиляги». Некоторое время у нас в стране были чрезвычайно популярны не то частушки, не то куплеты, в бесчисленных вариациях исполнявшиеся (вполголоса, конечно) на мотив знаменитого «Rock Around the Clock», своеобразной визитной карточки рок-н-ролла. Понятное дело, что никаких записей не сохранилось
Потом был Нью-Йорк, трансатлантический переход на лайнере «Куин Мери», Париж, самолёт в Москву, торжественная встреча во аэропорту: цветы, генералы, толпы людей, транспаранты и плакаты. Их невероятное, их почти кругосветное путешествие закончилось.
Другой мир остался в прошлом. Родина встречает своих героев
В Москве в первые дни опасался, как бы не упекли на Лубянку, не упрятали в «Бутырку», не начали пытать. Но в КГБ нас не вызывали, допросов не устраивали, наоборот, встретили у трапа самолета с цветами. Вроде бы даже звание Героев Советского Союза хотели дать, но все ограничилось орденами Красной Звезды.
Нас принял министр обороны маршал Малиновский. Подарил всем штурманские часы («Чтобы больше не заблудились»), присвоил мне звание старшего сержанта, дал каждому двухнедельный отпуск на родину. Погостили мы дома, встретились в Москве и отправились в Крым, в военный санаторий в Гурзуфе. Опять все по первому классу! Там генералы да адмиралы отдыхали - и вдруг мы, солдаты! Номера с видом на Черное море, питание усиленное… Позагорать, правда, не получилось. Только разденешься, туристы со всех сторон бегут с фотоаппаратами.
Долго вокруг вас водили хороводы?
Считай, до полета Юрия Гагарина мы шумели, а потом у страны и всего мира появился новый герой. Конечно, мы и приблизиться не могли к его славе. Даже не пытались.
Их слава не померкла даже через год, когда страна узнала имя Юрия Гагарина. Одним из первых газеты опубликовали тогда поздравление, которое было подписано Зиганшиным, Поплавским и Крючковским - курсантами мореходного училища под Ленинградом:
… Удалось же нам, простым советским парням, устоять в 49-дневном дрейфе в бушующей стремнине Тихого океана. Именно поэтому и наш первый посланец в космос летчик Юрий Алексеевич Гагарин преодолел все трудности первого в мире полета в космос…
А вот подписи Федотова там не было. Иван Федотов, и это чувствовалось даже тогда, держался словно бы несколько в стороне, отказался поступать вместе с остальными в мореходку, потом уехал на свой Дальний Восток и до самой своей смерти в 2000 году жил тихо и незаметно. Почему? Кто знает…
Слава нашла героев: Асхат Зиганшин, Филипп Поплавский, Иван Федотов и Анатолий Крючковский (слева направо) после триумфального возвращения на Родину. Март 1960 года.
на приеме у Министра обороны СССР Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского
Впрочем, тихо и незаметно ведь прожили последующие десятилетия и остальные. Никаких особых благ и званий никто из них не получил.
Вскоре после возвращения на Родину солдат демобилизовали: Родион Малиновский заметил, что парни своё отслужили сполна.
Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Асхат Зиганшин по рекомендации командования поступили в Ленинградское военно-морское среднетехническое училище, которое окончили в 1964 году.
Иван Федотов, парень с берегов Амура, вернулся домой и всю жизнь проработал речником. Его не стало в 2000 году.
Филипп Поплавский, поселившийся под Ленинградом, после окончания училища работал на больших морских судах, ходил в заграничные плавания. Он скончался в 2001 году.
Анатолий Крючковский живёт в Киеве, много лет проработал заместителем главного механика на киевском заводе «Ленинская кузница».
Асхат Зиганшин после окончания училища поступил механиком в аварийно-спасательный отряд в городе Ломоносове под Ленинградом, женился, воспитал двух прекрасных дочерей. Выйдя на пенсию, поселился в Петербурге.
Ключом от Сан-Франциско Асхату Зиганшину так и не удалось воспользоваться. После 1960 года он не бывал в Америке. О чем, впрочем, не жалеет.
Асхат Зиганшин: «А мне иногда кажется, что и не было ничего. Никаких последствий я не ощущаю. Ни со здоровьем, ни по материальной части - никаких. И слава Богу…
Про нас сняли фильм, Владимир Высоцкий написал к нему песню. Стиляги переложили на рок-н-ролльный мотив американский шлягер: «Зиганшин-буги, Зиганшин-рок, Зиганшин съел второй сапог». Хемингуэй телеграмму мне присылал. От Алена Бомбара письмо приходило, от Тура Хейердала. Конечно, приятно, что великие люди слышали мое имя, но я понимал: мы с ребятами своей славой обязаны стечению обстоятельств.
Все думаю над вашим вопросом о главном событии жизни. Честно говоря, лучше бы их не было, тех сорока девяти дней. Во всех смыслах - лучше. Если бы тогда нас не унесло в море, после службы вернулся бы я в родную Шенталу и продолжал бы работать трактористом. Именно тот шторм всю жизнь перевернул… А с другой стороны, о чем бы мы с вами разговаривали сегодня? Нет, глупо сожалеть. Куда несло, туда, как говорится, и вынесло… »
Анатолий Крючковский
В Сан-Франциско русскую четверку принимали по высшему разряду. Советские воины Асхат Зиганшин, Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов фотографируются во время экскурсии в городе Сан-Франциско.
За год после дрейфа звездный квартет перестал стесняться микрофонов и высоких начальников. Митинга во аэропорту Внуково в честь прибытия героев Тихого океана в Москву.
Асхат Зиганшин, Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов во время беседы с кинорежиссером Михаилом Роммом (в центре, на переднем плане) и сценаристами фильма «49 дней» Владимиром Тендряковым, Григорием Баклановым и Юрием Бондаревым.
Курсант Асхат Зиганшин на практических занятиях. Подготовка служащих Военно-Морского флота СССР.
Делегаты XIV съезда ВЛКСМ. Слева - Асхат Зиганшин, участник дрейфа по Тихому океану.
Анатолий Крючковский, Асхат Зиганшин и Филипп Поплавский (слева направо) в форме курсантов мореходного училища.
Механик спасательного судна Асхат Зиганшин (слева), один из четырёх советских военнослужащих, дрейфовавших на барже, помогает водолазу надевать скафандр. 1980 год.
P. S. По официальной версии, как уже говорилось, дрейф Т-36 продолжался 49 дней. Однако сверка дат даёт иной результат - 51 день. Есть несколько объяснений этого казуса. Согласно самому популярному, про «49 дней» первым сказал советский лидер Никита Хрущёв. Озвученные им данные официально никто оспаривать не решился.
Ссылка на статью, с которой сделана эта копия - В ночь на 17 января 1960 года в бухте Итуруп самоходную баржу , стоявшую на разгрузке, во время шторма со р вало с якоря и унесло в Ти хий океан. На её борту находилось четверо военнослужащих Советской Армии: младший сержант Асхат Зиганшин и рядовые Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. В пищу пошли кожаные ремни и даже имевшиеся на борту несколько пар кирзовых сапог. Они были спасены лишь на 49-е сутки вынужденного дрейфа баржи - обессиливших и бредивших солдат обнаружил американский пилот, который и передал сообщение своему начальству на авианосец "Кирсэ рдж". ,Уже 49 сутки самоходную баржу Т-36 носило по океанским просторам. День сменялся ночью, ночь - днем, а перед глазами четырех измученных солдат была одна и та же необъятная водная стихия. Иногда баржу полностью накрывала волна, и она на несколько мгновений превращалась в подводную лодку. Тогда думалось, что она не всплывет наверх, и они больше не увидят низких черных облаков, разрываемых на лоскуты молнией. Но это было раньше, теперь же, когда их отнесло в южные широты, погода улучшилась, и океан утих. Впрочем, у парней почти не осталось сил, и выбирались они на палубу лишь по необходимости. Они даже прекратили дежурить в рубке, предпочитая все часы проводить в тесном кубрике. - Ой, как жрать-то охота, - простонал со своей койки Поплавский. Правда, скорее, по привычке - сейчас уже не хотелось так есть, как в первые дни дрейфа их баржи. Чувство голода притупилось, сменившись ноющей болью в области желудка. - Ой, как жрать-то охота, - повторил Поплавский. Ему никто не ответил. Только Федотов потрогал у себя под подушкой обух топора - это его успокаивало. Дело в том, что в последнее время ему стало казаться, что товарищи могут его съесть как наиболее слабого члена их команды. Конечно, это совсем не соответствовало моральному облику советского воина, о котором без конца твердил в части на политзанятиях замполит. Но нормально они не питались уже полтора месяца - из еды у них была лишь буханка хлеба, немного крупы, банка тушенки да три ведра картошки, испачканной в мазуте. Да и те скудные продукты закончились на прошлой неделе. Тут у любого может башню снести - хоть и у советского воина. Поэтому Федотов на всякий случай держал под подушкой топор. В свою очередь за это его побаивались все остальные - возьмет еще сдуру и порубит их на котлеты! - Чего молчите? - спросил Поплавский, приподнимаясь на локте. - Терпи, боец! - строго проговорил старшина баржи младший сержант Зиганшин, и, понимая, что нужно отвлечь подчиненных от неприятных мыслей, сказал: - Предлагаю провести комсомольское собрание с повесткой дня о недостойном поведении комсомольца Поплавского. Голосуем. Кто за? Подняли руки все, кроме, естественно, Поплавского. - Ну, сколько можно проводить собрание по одному и тому же поводу, - буркнул он. - Вчера проводили, позавчера... - А как ты прикажешь нам расценивать твое недостойное поведение? - возмутился Зиганшин. - Надо же, есть в тайне от товарищей, зная, что те страдают от голода. - Да, но я ел письмо от моей любимой девушки! - Это не оправдывает твой недостойный поступок! Ты был обязан поделиться с товарищами! - Еще чего? Потом, мне было больно есть ее письмо. Оно было такое нежное и доброе. - Отдал бы нам, - подал голос со своей койки Крючковский и глотнул из кружки ржавой воды из системы охлаждения двигателя. - Как же! Заведите себе сами девушек, и кушайте их письма. - Эх, кабы знали, обязательно бы завели, - почесал в затылке Федотов. - Завели бы нескольких, чтобы было больше писем. - Ох, как жрать-то хочется, - снова проговорил Поплавский. - Заткнись, всем хочется! - осек его Зиганшин. - Споем, что ли? Крючковский доставай гармошку. - Извините, товарищ младший сержант, но мы ее умяли третьего дня, - напомнил Крючковский. - Не попробовать ли нам ловить рыбу? Акул? - предложил Федотов. - Вон сколько их плавает за бортом. Да и море вроде бы успокоилось. - Пробуй не пробуй - никакой наживки у нас нет. Акулы они не дуры - не клюют на пустой крючок, - ответил Зиганшин. - Если только не использовать в качестве наживки... - хмыкнул Крючковский, не договорив. - Это на кого, любопытно, ты намекаешь?! - взвился Федотов. - Ни на кого он не намекает, он просто шутит, - поспешил заметить Зиганшин. - Ладно, давайте перекусим. Что у нас еще осталось? - Да, считай, ничего. Ремешки от часов, поясные ремни и наши сапоги мы уже того, оприходовали, - махнул рукой Поплавский. - Что ж, ясненько, - протянул Зиганшин, вздохнул и принялся стягивать с ноги последний кирзовый сапог - его первый давно уже пошел в общий котел. Все понимали, что это был мужественный поступок со стороны сержанта, потому как данный шаг ронял его авторитет в глазах подчиненных - ведь какой ты к шутам командир, если ходишь совсем босой?! Но именно в этот момент и родилась знаменитая песня, затмившая по популярности все песни ливерпульской четверки - "Зиганшин, буги! Зиганшин, рок! Зиганшин съел второй сапог!". Ну а известная детская считалка "Юрий Гагарин. Зиганшин татарин" появилась уже немного позже, когда вся советская страна узнала об этих замечательных парнях. - Рядовой Поплавский, дуй наверх за морской водой! Будем отмачивать мой сапог от гуталина! - приказал сержант. - Слушаюсь, - ответил тот и побрел на палубу. Но вернулся неожиданно быстро и произнес срывающимся голосом: - Там!.. Там судно! На капитанском мостике шхуны "Испаньола" стоял Джон Сильвер и обозревал горизонт в подзорную трубу. Уже не одно столетие пиратский корабль бороздил моря и океаны в надежде отыскать Остров Сокровищ. За это время у Сильвера успела отрасти отрубленная в бою нога, а его попугай потерял все перья. Кроме того, весь экипаж от скуки выучил по словарю русский язык и изъяснялся теперь исключительно на нем - уж очень им пришлась по душе его ненормативная лексика. Даже попугай и тот вместо "пиастры, пиастры!", стал кричать "бабло, бабло!". - Тысяча чертей! - выругался Сильвер. - Что такое, сэр? - поинтересовался юнга Джим Хокинс, находившийся рядом с ним на мостике у штурвала. - Прямо по курсу самоходная баржа под советским флагом. Ничего не понимаю. Она почему-то дрейфует в направлении Гавайев. Название, значит, тэ тридцать шесть. - Может быть, тэ тридцать четыре, сэр? - Джим, у тебя мозгов как у дохлой медузы. Тэ тридцать четыре - танк, а они по морю не ходят, - с чувством собственного превосходства усмехнулся Сильвер и отхлебнул из бутылки рому. - Что будем делать, сэр? - Конечно, возьмем на абордаж! - Может быть, не стоит связываться с этими русскими? - Как это не стоит?! А если они знают, где расположен этот проклятый Остров Сокровищ?! - Но вдруг они все же на танке? - Что, я, по-твоему, не в состоянии отличить танк от баржи? Эй, боцман! Где тебя черти носят?! Из трюма неторопливо вылез седовласый Израэль Хендс с обнаженным торсом и в шароварах. - Да здесь я, здесь, - сообщил он и пополз на четвереньках к капитанскому мостику. - Свистать всех наверх! - Есть, сэр! На свисток боцмана на палубу выбрался весь, как обычно, полупьяный экипаж, принявшийся сразу размахивать саблями и палить в воздух из пистолетов. Пиратская шхуна вплотную сблизилась с баржей и с нее полетели кошки на соседний борт. Но воспользоваться ими пираты не успели. Сержант Зиганшин мгновенно оценил ситуацию, поняв, с кем имеет дело - над каким кораблем развевается "Веселый Роджер". - Вперед, ребята! На абордаж! Там еда, выпивка и бабы! - отдал он приказ, и доблестные бойцы стройбата, собрав последние силы, ринулись захватывать "Испаньолу". Сам же Зиганшин с багром, взятым с пожарного щитка, был впереди. Бой получился ожесточенный, но скоротечный. Победили наши парни. Разве состарившиеся литературные герои могли противостоять голодным советским воинам? Спустя всего несколько минут они сдались на милость победителя. Правда, женщин на шхуне не оказалось, если не считать юнгу Джима. Но это и не важно - главное, что на ней в изобилии имелась еда... Хотя, возможно, что захват пиратской шхуны им только пригрезился. Но, как бы там ни было, вскоре они получили высокие правительственные награды - ордена Красной Звезды. Кроме того, министр обороны маршал Малиновский подарил спасенным штурманские часы, "чтобы они больше не блуждали". А Асхату Зиганшину присвоили внеочередное звание старшего сержанта.
Самое забавное, что эту байку мне еще мой дед когда-то рассказывал. Но я мелкий был слишком, а потому тупо не запомнил ничего толком. И тут совершенно по другому запросу всплывает интервью с одним из робинзонов. Сказка же, а? :-) Вот потому и делюсь, что сказка. Хорошим вообще делиться надо. :-)
Ну, таки вот:
Асхат Зиганшин, Иван Федотов, Антон Крючковский, Филипп Поплавский. Татарин, русский и два хохла. Сейчас эти имена помнят лишь те, кому за сорок, а в шестидесятые годы в СССР они гремели не меньше, чем Леннон-Маккартни-Харрисон-Старр в Англии. 12 марта 1960 года \"Известия\" положили начало самому яркому советскому мифу - мифу о 49 днях, которые один на один со стихией провели четыре советских солдата, вынесенных на барже в бушующий Тихий океан. Мифу о стойкости советского характера и о съеденных сапогах Зиганшина. Уже через пару недель после спасения экипажа американскими летчиками с авианосца \"Кирсардж\" вся Страна Советов напевала на мотив \"Рок-н-ролла вокруг часов\" Билла Хейли: \"Зиганшин-буги! Зиганшин-рок! Зиганшин съел чужой сапог! Поплавский-рок! Поплавский-буги! Поплавский съел письмо подруги!\"
Поплавский, Федотов, Крючковский и Зиганшин Асхат Рахимзянович -- эта великолепная четверка в шестидесятом году была в СССР популярнее, чем «Битлз». На архивных фотографиях они даже чем-то напоминают своих ливерпульских сверстников. Вот только хит у них был один-единственный, и тот пели все, кроме них самих. «Зиганшин-буги! Зиганшин-рок! Зиганшин съел второй сапог. Поплавский-рок! Поплавский-буги! Поплавский съел письмо подруги». Еще они чем-то напоминают героев шоу «За стеклом». Четверо обычных ребят оказались в нужное время в нужном месте. Разница лишь в том, что этим местом был корабль, унесенный от Курильского причала в штормовой Тихий океан, а этим временем -- 49 дней на дождевой воде и сапогах, поджаренных с техническим вазелином. И если бы не американский авианосец, вместо Зиганшин-буги на весь мир был бы в лучшем случае «Наверх вы, товарищи! Все по местам!» Имея за плечами такой чудовищный гастрономический опыт, 62-летний питерец Асхат Зиганшин каждый день ездит на работу из Стрельны в Ломоносов, не имеет инвалидности, а главное -- так и не осознал, насколько серьезный след он оставил в советской истории и культуре и какие возможности упустил. Все произошло само собой. По какой-то причине. Может быть, Зиганшин -- это советский Форрест Гамп?
А мне иногда кажется, что и не было ничего, -- улыбается Асхат. -- Никаких последствий я не ощущаю. Ни со здоровьем, ни по материальной части -- никаких. И слава богу. Но иногда все же напоминают. Вот зимой на родину пригласили, я-то сам из Самарской области Шенталинского района. Там три месяца готовились, встречали с оркестром, показали улицу моего имени, стихи читали. Вот эти, кажется.
Дни плывут, плывут недели,/ Судно носит по волнам./ Сапоги уж в супе съели/ И с гармошкой пополам, -- прочитал я на газетном листке.
Вот сколько живу, понять не могу -- кто эту гармошку первый выдумал? Везде про нее упоминают. Якобы мы сначала на ней играли, мысли грустные разгоняли, а потом пришлось и ее съесть. Музыку съели. Напишите, что не было никакой гармошки. И не пели мы ничего. Разговаривать разговаривали.
О еде, конечно. О наших на берегу. Старались следовать их распорядку.
А в тюрьме сейчас ужин. Макароны.
Так точно. Чтобы не потерять чувство реальности и чтоб мысли дурацкие в голову не лезли.
О людоедстве?
Ну почему обязательно о людоедстве? Все-таки на момент спасения у нас еще оставались полчайника пресной воды и один сапог. У меня на ноге. Просто от нервного срыва страховались. С ума боялись сойти. В какой-то момент Федотов ненадолго пал духом, но ему простительно, он всего две недели как с учебки пришел. А остальные держались молодцом.
А зачем вы вообще забрались на баржу в такую погоду? Подрастающее поколение циников-постмодернистов подозревает, что от командира спрятались, чтобы хряпнуть грамм по сто, а тут вас циклоном и накрыло.
Да мы жили на этой барже! Хотя до сих пор не понимаю почему. Мы ведь в стройбате служили. Но там было так: моряки почему-то в казармах на берегу жили и в тельняшках на лошадях скакали, а мы на барже. Когда судно подходило, мы его через эту баржу разгружали. И отрывало нас от берега постоянно. Поэтому в тот раз мы поначалу даже не испугались. Ситуация отработана: включаем дизеля и подходим обратно. Но в тот день ветер был чересчур -- до 80 метров в секунду. Топлива на час хватило, но за этот час нам так и не удалось пристать к берегу. На последних литрах мы попытались выброситься на песок -- это опасно, но выхода другого не было. Вместе с нами еще одну баржу оторвало, так им удалось выброситься. А нам -- нет. Налетели на скалы. Получили пробоину, бочку с пресной водой перевернуло, и ларь с углем за борт улетел. Его обломки потом нашли на берегу и решили, что мы затонули. Поэтому нас и не искали.
А что с пробоиной
Пробоину задраили, матрасы на горячих еще дизелях высушили. Подсчитали запасы еды -- буханка хлеба, банка жира, крупы в баночках и ведра три картошки. Нам в тот день как раз должны были очередной паек выдать. Картошка, кстати, как назло, во время болтанки рассыпалась по машинному отделению. Мы ее, конечно, собрали, но она вся мазутом пропиталась. Сначала думали -- есть невозможно, но голод не тетка. А воду использовали дождевую, если же дождя не было -- сливали из системы охлаждения дизеля. Она, конечно, ржавая была, но зато пресная. За 49 дней мы ее 120 литров выпили.
И насколько этих запасов хватило?
На 37 дней. Потом попробовали ремешок от часов. Потом -- ремень от брюк. Мы как раз последним призывом были, кому ремни из натуральной кожи выдали. Потом перешли на искусственные. А когда ремни съели, взялись за сапоги.
Кто готовил?
Я готовил. Берешь сапог. Вырываешь подошву. Остальное варишь в воде. Печку мы топили шинами, которые по бортам висели. Варишь несколько раз, пока вода чернеть не перестает. А потом режешь сапог на мелкие ломтики, как макароны, и жаришь на сковородке с техническим маслом, а вместо соли -- океанская вода. Получается что-то вроде чипсов. Если съесть на голодный желудок, то не пронесет.
А как вы ориентировались? Вы вообще знали, куда плывете?
Управления не было никакого. Несло по течению. В первые дни мы нашли в рубке газету «Красная звезда», где была условная карта этого района. Как на пачке «Беломора». Это была иллюстрация к заметке о том, что в ближайшие дни куда-то сюда стрельнут советской ракетой. Мы сразу поняли, что в ближайшее время нас искать не будут. Но на всякий случай в рубке организовали круглосуточное дежурство. На 39-й день в темноте увидели теплоход -- такой костер на палубе развели, но нас не заметили. На 48-е сутки мимо нас прошли два корабля -- тоже безрезультатно. Этот последний день был самым тревожным. У нас осталось всего три спички. Я стекло от радиоприемника отвинтил, чтобы им огонь добывать. Но, слава богу, не пригодилось. Утром слышу какой-то гул. Выхожу на палубу, а над нами самолеты кружат. Стали оранжевые ракеты бросать зачем-то. Потом появились вертолеты. Я это тут же в судовой журнал записал. Жалко, забыл его там, в рубке. Потом вертолетчики сбросили нам веревки с карабинами: по лестницам мы сами уже не забрались бы. И что вы думаете? Они висят, ждут, когда мы со слезами на глазах за них ухватимся, а мы стоим и на них смотрим.
Русские не сдаются?
Типа того. Они кричат: «Помош вам! Помош вам!» У нас же на флагштоке флаг бедствия висел, с тремя красными полосками -- это уже потом на всех картинах красный стяг нарисовали. Они кричат, а мы ждем, когда кто-нибудь из них на палубу спустится, и мы свои условия поставим: «Дайте нам продуктов, топлива, и мы сами до дому доберемся». Одни вертолеты повисели, топливо кончилось -- улетели. Прилетели другие. Смотрим -- на горизонте огромный корабль появился, авианосец. Когда и у этих вертолетов топливо кончилось, они исчезли вместе с кораблем. И вот тут нам по-настоящему страшно стало. Так что, когда через пару часов корабль к нам вплотную подошел, мы уже дуру не гнали. Я первый залез, хотя потом во всех газетах написали, что старшина баржи Зиганшин покинул судно последним. Нас тут же переодели, а наши лохмотья моментально на сувениры разорвали -- пуговицы отрывали, даже не дожидаясь, когда мы разденемся. Потом поесть дали. Американцы очень удивились, когда я съел совсем чуть-чуть. Они-то голодать никогда не голодали, поэтому не знали, что в таких ситуациях нельзя сразу много. А у меня в детстве во время войны такое бывало. Потом в душ. В душе я только намазал лицо, чтобы побриться, и сознание потерял. Очнулся в лазарете. И вот тут после 49 дней этих страданий такой оттяг пошел. Рядом со мной какой-то звоночек, я его нажал -- все вокруг меня забегали. Красота. Переводчик специально с Гавайских островов прилетел. Каждый вечер кино или концерты показывали, каждое утро командир авианосца навещал. Я его спрашиваю: «А почему вы к нам сразу вплотную не подошли?» -- «А мы вас, -- говорит, -- боялись». Боцман ихний, эмигрант из Хохляндии, все варениками нас угощал. Крючковский с ним особенно сдружился. Три дня я просто ни о чем думать не мог, кайфовал только.
А когда в себя пришел, меня как по голове ударило: «Мать честная! Как это я забыл? Мы ведь на американском авианосце. На вражеском! Как это воспримет Родина? А вдруг мы уже предатели?» Страх такой на нас напал -- жуть. А тут еще Борис Стрельников из «Правды» позвонил: «Весь советский народ ждет вашего возвращения на Родину». И чуть понизив голос: «Они там, на авианосце, вашу пресс-конференцию собираются устраивать, так вы смотрите, лишнего не сболтните». Тут мы еще больше запаниковали. В день, когда должна была состояться пресс-конференция, самолеты с журналистами один за другим садились. Человек 50 прилетели. Со всех сторон -- щелк-щелк, щелк-щелк. Но в зале нам репортеры успели только один вопрос задать: «Ду ю спик инглиш?» Поплавский вдруг как вскочит: «Фэнк ю!» Тут у меня от перенапряжения кровь из носа пошла, и пресс-конференция закончилась.
А завербовать вас не пытались?
В шпионы -- нет. Даже как-то странно было. А денег предлагали. Когда у меня кровь из носа перестала течь, пришел журналист из журнала «Лайф»: «Мы покупаем вашу историю. Сколько вы хотите?» -- «Нисколько, -- говорю, -- не хотим. Ничего, -- говорю, -- не продаем». Он еле-еле успел спросить: «Может быть, вы не желаете возвращаться на Родину. Америка может предоставить вам политическое убежище». -- «Упаси боже, -- говорю. -- Мы хотим домой, в Страну Советов». А военные вообще не задавали никаких вопросов. Мы им, наверное, были не интересны. Они, наверное, и так все знали. Да и с КГБ у меня потом проблем никаких не было. Если не считать того, что, пока мы плавали по морю, у моих родителей в Шентале обыск провели. Но потом опера сами перед моим отцом извинялись: «Прости, Рахимзян-бабай, работа такая».
Ну и как вас встретила Америка?
Ничего встретила. Я там впервые в жизни телевизор увидел. Мы, правда, недолго в Америке были и все больше на территории советского посольства. Там нам по 100 долларов выдали, я на них купил фонарик, набор духов и набор авторучек. Но по дороге у меня их сперли в каком-то из багажных отделений. Американцы подарили ключ от Сан-Франциско -- его только Улановой дарили, Хрущеву и вот нам. Еще по бутылке виски дали, уже не помню -- кто и где. Но мы их до Москвы довезли. За границей мы не пили вообще ничего. Боялись натворить чего-то не того, Родину опозорить. До Франции нас на корабле везли -- врач запретил лететь самолетом. В Париже французы зачем-то вручили красное железнодорожное знамя. Я его подержал, потом оно исчезло куда-то. Как и все остальное. А в Москве нас встречал генерал армии Голиков. Всем по ордену Красной Звезды вручил и список посещений огромный -- от Дома пионеров до министра обороны Малиновского.
В день по 12 выступлений давали. Потом был месячный отпуск в Гурзуфе. Там с нами военный прокурор подружился, не помню фамилии. Может, его и специально к нам приставили, но мужик хороший, мы и потом с ним дружили. Он-то и посоветовал мне в морское училище поступать и письмо написал. А потом мы поехали на Дальний Восток, свою часть навестить. Там нам наконец удалось бухнуть по-человечески.
К нам учителей приставили, чтобы готовиться к поступлению, -- с ними и бухали. Особенно после того, как в «Комсомольской правде» прочитали, что мы на самом деле уже зачислены на первый курс.
А на юге чего не бухалось?
Да там тоже везде журналисты были. И народ пялился. Там я впервые «Зиганшин-буги» услышал. «Зиганшин-рок, Зиганшин-буги. Зиганшин третий день на юге». А после Курил мы еще в каком-то санатории отдыхали, кажется, под Куйбышевым. И там начальник санатория стал меня смущать: «Зачем тебе это училище, ты что, хочешь механиком всю жизнь работать? Оставайся здесь. Все двери перед тобой будут открыты». Я ему: «Да вот «Комсомольская правда» написала уже, как-то неудобно на попятный». Он тогда повез меня к каким-то профессорам, те -- бац, справку: «К учебе не годен». «Езжай туда, -- говорит мне этот начальник, -- покажи эту справку и возвращайся». Я еду, а сам думаю: «Это почему это я к учебе не годен?» Приезжаю, захожу к ректору, а он по телефону с кем-то разговаривает: «Вот он как раз подъехал», -- говорит в трубку и меня подзывает. А на том конце опять журналисты: «Ну, как приехали? Все в порядке?» -- «Все в порядке, -- говорю. -- Обещаю учиться на пятерки». Ну, после этого отступать было уже поздно. А этот начальник потом еще долго писал, звал к себе. А как я женился -- перестал писать. Я так понял, что он виды на меня имел для своей дочери.
А что, очень было бы недурно с вашей стороны сделать приличную партию.
Были возможности. В день по три мешка писем приходило, из них два -- от барышень. Но я решил -- а вот судьбе назло женюсь на такой, у которой ни гроша за душой. И женился.
Ну, хотя бы квартирный вопрос за вас решили?
Решили. В 1991 году. Первые 7 лет мы в комнате жили. Потом бывший мой командир похлопотал -- дали угловую двушку. Когда дочь замуж вышла, мы в ней всемером жили. И вот 10 лет назад нам дали эту квартиру, а ту оставили дочери.
А как остальные члены экипажа устроились?
Из них сейчас только Крючковский жив. В Киеве живет. Федотов год назад в Хабаровске умер, а Поплавский -- здесь же, в Ломоносове, он со мной вместе в спасательном отряде работал. Крючковский женился на дочери генерала. Сначала многие думали, что по расчету, но сейчас ни у кого нет сомнений, что по любви. Потому что при первых же родах ее разбил паралич, и он уже сорок лет с ней мучится, но не бросает.
А чем вы в этом отряде занимаетесь?
Вся техника там на мне держится. Через забор от нас -- тот самый экспедиционно-спасательный отряд, который «Курском» занимался. А мы все больше по Финскому заливу. Работа у нас в основном такая. Зимой, когда все судна во льду вмерзшие стоят, бичи с них свинчивают все, что продается. А особенно хорошо продаются кингстоны. Весной эти корабли, естественно, уходят под воду. Владельцы обращаются к нам. Наши водолазы находят эти судна на дне, затыкают чем попало все дыры, выкачивают воду, и судна всплывают. Но чаще всего владельцы вовремя их не ремонтируют, и они опять тонут.
То есть все в порядке, Асхат Рахимзянович?!
Лучше не бывает!
Зиганшин буги, Зиганшин рок,
Зиганшин съел второй сапог,
А Поплавский гложет доски,
Помогал ему Крючковский...
В начале 60-х у нас в Иркутске, да наверняка и во всей стране, все школьники и студенты напевали эту песенку...
Утром 17 января 1960 года во время урагана сорвало с тросов самоходную баржу, стоявшую на якоре у одного из островов Курильской гряды. Штормом баржу унесло в один из самых бурных районов Тихого океана. На барже были четверо советских солдат: младший сержант Асхат Рахимзянович Зиганшин, рядовые Филипп Григорьевич Поплавский, Анатолий Федорович Крючковский и Иван Ефимович Федотов.
Испортилась радиостанция, остановились моторы. Из запасов продовольствия на барже находился только аварийный паек на двое суток и два ведра картофеля. На шестнадцатый день кончились консервы, а в конце февраля все запасы продовольствия иссякли. И тогда солдаты начали варить кожаные ремни и подметки от ботинок, которые они потом нарезали тонкими полосками и ели... Только 7 марта 1960 года в 4 часа дня все четверо были подобраны экипажем американского авианосца. За время 49-дневного дрейфа каждый потерял по 20—25 килограммов веса. Это был уникальный по продолжительности и по столь трудным условиям дрейф в океане.
Асхат Зиганшин
Анатолий Крючковский
Филипп Поплавский
Иван Федотов
Об этом подвиге четвёрки советских солдат в те годы, знали все. Позже Андрей Орлов написал книгу "Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа", был снят и фильм, а Владимир Высоцкий сделал песню...
Баржа Т-36 стояла на якорях вблизи острова Итуруп и служила перевалочным пунктом для разгрузки судов, не могущих из за мелководья и подводных камней, пристать к берегу. Это была небольшая посудинка, плоскодонная, речного типа, водоизмещением сто тонн, длина которого по ватерлинии составляла 17 метров, ширина — три с половиной метра, осадка — чуть более метра. Максимальная скорость баржи составляла 9 узлов, а удаляться от берега, не подвергаясь риску, Т-36 могла не более чем на 300 метров.
Никто не предупредил экипаж о надвигающемся тайфуне. В девять часов утра на баржу «Т-36» обрушился удар урагана. Ветер достигал 60 метров в секунду. Ударом в рубку одной из многометровых волн, была сорвана и разбита радиостанция. Вскоре лопнули удерживающие на месте тросы. Ребята пытались вырулить на берег, но из за огромных волн это никак не удавалось. Борьба с ураганом продолжалась до вечера и к 20 часам, получив небольшую пробоину, баржу вынесло в открытый океан.
На следующий день солдаты с погранзаставы прочесали близлежащую местность, кроме бочонка из под питьевой воды и обломка обшивки с надписью Т-36, ничего найти не удалось. Поисков не было, четверка экипажа была объявлена погибшей, о чем и были посланы письма родным. Причиной столь поспешного решения, была строжайше засекреченная операция, за вполне обыденным испытанием баллистических ракет в этом районе тихого океана, стоял пробный пуск боевой ракеты М-7, могущей нести ядерный заряд.
Ракета М-7
В газете "Красная Звезда", обнаруженной в рубке баржи, ребята прочитали, что тот район в котором они находились объявлен закрытым для плавания до второй половины февраля. Они поняли, что помощи ждать неоткуда. Но это неприятная весть мобилизовала их и проверив все скудные найденные запасы, они начали экономить во всем с самого начала.
Потянулись мучительные недели дрейфа. За весь февраль на четверых пришлось около пяти килограммов картофеля с машинным маслом. Спасала вода, точнее ржавая жижа, которую они догадались выкачать из системы охлаждения. Через месяц дрейфа судно захватило теплое океаническое течение. Баржа оттаяла и дала течь. За ней неотступно следовали акулы, как будто чувствовали, что терпящие бедствие обречены, но люди на борту боролись за жизнь. Последнюю картофелину команда съела 24 февраля. У людей остались ремни, которые пришлось пустить на лапшу, нарезав тоненькими полосками. В ход также шли кирзовые сапоги, из которых съедобные были только кожаные части. «Еду» готовили в океанской воде. Позже в ход пошла гармонь, зубная паста и даже мыло. Спали на одной широкой кровати, которую сами и соорудили, — прижимаясь друг к другу, берегли тепло.
2 марта 1960 года на сорок пятые сутки дрейфа экипаж судна впервые увидел проходящее мимо судно. Но оно прошло на очень большом расстоянии и не заметило скитающуюся баржу. 6 марта экипаж дрейфующего судна снова увидел корабль, но он никакой помощи не оказал, так как опять не увидел баржу. Люди уже очень ослабели.
На 49 сутки дрейфа на маленьком суденышке ничего кроме кожи и мыла, не ели уже двенадцатый день. Силы были на исходе. Солдаты решили написать предсмертную записку с именами, но вдруг они услышали шум вертолета. Узники баржи уже привыкли к галлюцинациям, но звук нарастал. Из последних сил «пленники» выползли из трюма на палубу.
Авианосец американского флота «USS Kearsarge» следовал из Японии в Калифорнию. В четыре часа вечера с его палубы поднялся вертолет. Вскоре пилот доложил капитану, что в 115 милях он заметил неуправляемое судно, на котором было четверо людей в советской военной форме. По всем признакам они терпят бедствие. Капитан развернул корабль навстречу барже. Обессиленных моряков доставили на борт авианосца и сразу накормили, но небольшими порциями. Спасенные были измождены настолько, что даже не могли сами передвигаться.
Корабельные медики установили, что всем четверым жить на барже оставалось от силы сутки. Желудков у них практически не осталось. Американские моряки удивлялись, откуда у ребят нашлись силы, и как они догадались сразу отказаться от добавки еды. Под наблюдение медиков спасенные быстро шли на поправку. Командир корабля каждое утро приходил к ним, чтобы узнать о самочувствии.
Филипп Поплавский (слева) и Асхат Зиганшин (в центре) разговаривают с американским моряком (справа) на авианосце «Кирсардж», принявшем их на борт после длительного дрейфа на барже.
Через неделю, когда команда баржи могла уже самостоятельно передвигаться, на борту авианосца была организована пресс-конференция. Советских журналистов на нее не пустили. Правительство США предложило политическое убежище, но командир Асхат Зиганшин ответил, что возвращаться на Родину он не боится. После конференции каждый из репортеров хотел сфотографироваться с советскими героями. На следующий день четверку спасенных принимало советское консульство в Сан-Франциско. Солдатам зачитали приветственную телеграмму Н. С. Хрущева. Он благодарил экипаж баржи «Т-36» в связи с их героическим поведением во время 49-дневного дрейфа в Тихом океане. В Советском Союзе газета «Правда» вскользь сообщила о подвиге советских солдат в океане, а Америка чествовала их как героев. Комментаторы теленовостей сообщали, что в подобных ситуациях другие неподготовленные скитальцы дрались из-за куска хлеба и погибали.
